Едва отошёл от перрона мариупольского вокзала киевский поезд, как добрая половина плацкартного вагона стала стелить постели. «Рановато спать укладываетесь, - заметила сидящая в нашем купе ярко накрашенная женщина своей соседке. - 19 часов - время детское». Та в ответ вздохнула: «Детское-то детское, да сегодня ночью поспать не удалось. Выехали из Шахтёрска в три часа, пять часов простояли на блокпосту в Гнутово. А когда в Мариуполь приехали, то весь день пришлось на солнцепёке провести в ожидании поезда. Так что устала очень…».

Услышав этот короткий рассказ, вагонные обитатели понимающе переглянулись. Большая их часть об очереди на блокпостах, ночи, проведённой без сна, и валящей с ног усталости знали не понаслышке: прежде, чем сесть на поезд им пришлось преодолеть путь, хотя и недлинный, но долгий - пересечь незримую границу, отделяющую оккупированную часть от свободной Украины.

Пришлось вернуться обратно

В соседнем купе весёлой обезьянкой прыгал по пустым полкам пятилетний Артёмка. Его мама обессилено лежала на нижней «боковушке» и время от времени устало просила: «Артём, не залазь на верхнюю полку, можешь упасть… Не бегай по вагону, мешаешь людям… Нет, кушать будем, когда чай принесут, а пока дай маме отдохнуть…».

Поняв, что подремать беспокойный шалун не даст, Ирина села, достала из сумки яблоко, дала сыну: «Перекуси пока. Раньше в Киев было ездить одно удовольствие, - сказала, перехватив мой взгляд. - Поездка занимала несколько часов, а сейчас - мучение. И не ездить невозможно - там мама больная, и ездить ужасно трудно, особенно с таким беспокойным ребёнком. Сестра, с которой мама живёт, так и не поняла, почему мы вернулись в Донецк. Обиделась даже, чуть ли не предателями нас с мужем назвала. Слушать моих объяснений не хочет, да ей и не до того… Проблем множество - дети-школьники, работа, мама лежачая…».

Летом 2014-го Ирина с мужем и двумя сыновьями, не желая оставаться в оккупированном городе, уехали в Киев. Сестра, с одной стороны сочувствовала им, с другой - не могла скрыть облегчения, надеясь, что Ирина поможет ухаживать за больной матерью. «Очень трудно, когда в доме есть лежачий больной. Сестра думала, что будем с ней по очереди за мамой смотреть, - рассказывает женщина. - Да так оно и было, пока мы в Киеве жили. Только у нас там особо не заладилось с самого начала…».

Трудности начались с первых дней после приезда. В крохотной «двушке» сестры особо с местом было «не разогнаться», и Олег, муж Ирины, приступил к поиску жилья буквально в первый же день. Однако повсюду слышал «донецким не сдаём». Только на пятый или шестой день удалось найти квартиру, куда сразу и перебрались, заплатив за полгода вперёд. «Проблемы на этом не кончились, - говорит Ирина. - Муж удалённо занимался тогда программированием для заказчика из Европы, так что тогда деньги были. У старшего сына в школе начался настоящий ад. В школе его дразнили «сепаром», одноклассники обвиняли в том, что их отцы вынуждены воевать на Донбассе. Каждый день он приходил из школы со слезами. Я работу не нашла, да и особо не искала, помогала сестре ухаживать за мамой. Тем временем Олег заказ сделал, договор с ним никто не возобновил, и мало-помалу мы все деньги «проели». Долго рассказывать обо всех мытарствах, но, в конце концов, вернулись мы в Донецк. Не очень, понятное дело, хорошо, жить в оккупированном городе, но зато - своя квартира, сына в школе не обижают, муж быстро нашёл работу. Конечно, поездки к маме теперь очень тяжёлые. Ну что ж… Мы оставили папу работать, старшего братика учиться, а сами с Артёмкой едем вот проведать бабушку…».

Проводница поставила на столик стаканы с чаем, и Ирина стала доставать из сумки бутерброды.

Кто предатель?

«Чего теперь плакаться, - отреагировала на рассказ Ирины соседка с ярким макияжем. - Вначале за гречку продались, войну к нам привели, а потом побежали, как крысы,  в Киев или, например, к нам, в Мариуполь. Из-за таких, как вы, в нашем городе безработица, криминогенная ситуация ухудшилась, цены выросли».

Вагон настороженно затих. «Это кто за гречку продался? - хмуро спросила женщина из Шахтёрска, мгновенно забыв про сон. - Что вы вообще понимаете? Вы когда-нибудь под обстрелами были? Соседи на ваших глазах гибли? Кто бы говорил о войне…».

Женщина нервно потянулась к стакану с чаем, рука дрогнула, чай расплескался. Молодой парень легко спрыгнул с верхней полки. «Вы не расстраивайтесь, - произнёс сочувственно. - Не стоит обращать внимание на слова всяких глупцов. Только нервы зря портить. Вот пейте мой чай, а я себе ещё закажу».

Парень пошёл по вагону к купе проводников. Накрашенная резала колбасу и накладывала ровные кружочки на хлеб. Двое пассажиров, севших в Волновахе, молча стелили постели на верхних полках.

«Девушка! На 38-е место чай принесите, пожалуйста!» - крикнул парень в военной форме идущей мимо проводнице. «И на 32-е не забудьте!» - добавил второй «волноваховец», пожилой мужчина с открытым простодушным лицом.

Через несколько минут, балансируя, парнишка с 30-го места, принёс три стакана чая - себе и двум новым пассажирам. «Прямо спец, - одобрительно закивал пожилой мужчина. - Где это так научился?»

Парнишка уселся рядом с женщиной из Шахтёрска, та заулыбалась, придвинула ему печенье. «Спасибо! - улыбнулся он, вежливо взял печенюшку, повернулся к пожилому. - Я до войны проводником работал, на поезде «Донецк-Севастополь». Так что знаю все тонкости этого дела». «А сейчас где? - продолжал расспросы неугомонный пожилой. - Ну, если не секрет, конечно». «Не секрет, - молодой человек глотнул чай, помотал головой. - Сейчас - нигде. В Киев меня друзья зовут, обещают помочь с работой. Получится - хорошо, не получится - вернусь обратно».

«Все вы такие - всё равно где, лишь бы сыто было, - произнесла накрашенная. - Таким в Украине нечего делать. Сидите в своей ДНР. Предатели!»

Пожилой мужчина неловко закашлялся, военный, достав из рюкзака пачку сигарет, пошёл в тамбур.

«Зря вы так говорите, дамочка, - серьёзно сказал пожилой. - Я вот из Докучаевска. Я тоже предатель, значит? К матери еду в Винницкую область, - добавил он, обращаясь уже ко всем. - Ей 84 года, одна живёт. Сколько раз предлагал ей к нам перебраться - ни в какую! Старики - народ упрямый. Так и езжу к ней два раза в год: весной картошку сажать, осенью - выкапывать и в погреб опускать, а уж полоть - она сама. И до войны поездки были тяжёлые - с пересадкой в Киеве. Но всё же полегче было, чем  сейчас. Я сына брал с собой, а потом со мной внук ездил. Сейчас никого не беру, с такими дорогами. Рад, что старуха успела с правнуком повидаться до того, как всё это началось, - мужчина помолчал,  вытер вспотевшее лицо полотенцем, вновь повернулся к накрашенной. - Так я предатель, к примеру, да? Приехал на шахту работать молодым совсем хлопцем, женился на местной девчонке. Всю жизнь в забое провёл, здоровье подорвал. Я предатель, да? И мне теперь к старухе матери ездить нельзя? Так, дамочка?»

Надо жить, чтобы не было потом стыдно

В соседнем купе сытый и сонный Артёмка не спеша ел из пакетика жареный арахис, которым угостила его севшая в Волновахе попутчица. «Не спорьте вы, - сказал она, заглянув в наше купе. - Совсем с этой войной люди в зверей превратились. Нас лбами сталкивают, а мы и рады стараться. И там, и там тяжело живётся, и там, и там есть нормальные люди, а есть нелюди. Чем друг на друга кидаться, лучше б помогали друг другу. Война когда-нибудь кончится, политики помирятся, а нам сегодня надо жить так, чтобы потом не было стыдно. Так я говорю, молодой человек? - обратилась она к вернувшемуся из тамбура военному. - Вот скажите нам, долго ещё война идти будет?»

Парень пожал широкими плечами. «Не от нас это зависит, - сказал хмуро. - Наше дело - приказы выполнять. Я могу сказать только, что матери уже устали сыновей хоронить. Я за полтора года дома был только четыре дня, сыну уже два, а я его не видел почти, без меня вырос. Завтра приеду, он меня и не узнает, - парень потянул из кармана сигареты, нерешительно повертел пачку, видно, вспомнив, что только что курил. - А с другой стороны, мы уже отравлены этой войной. Я, например, по своим побратимам скучаю сильнее, чем по жене и сыну. Вот не успел уехать от них, как уже скучаю, - провёл глазами по нашим лицам, остановил взгляд на пожилом мужчине. - Ты не злись, отец. Конечно, ты не предатель. Чем обычные люди виноваты? А насчёт «сепаров», так их и в Донецке полно, и в Волновахе, и в Мариуполе. Они только маскируются хорошо». Он помолчал немного, потом, удобнее перехватив пачку с сигаретами, решительно поднялся. - Дайте срок, со всеми разберёмся!»

Слегка покачиваясь, военный пошёл к тамбуру, мы услышали, как открылась и закрылась дверь в конце вагона. «Мать завтра вареников наделает, - мечтательно сказал пожилой мужчина. - С детства люблю вареники. Никто так вкусно, как мать, их готовить не может. Жена так и не научилась, хотя все тридцать лет нашей жизни старалась. Но не получаются у неё такие вареники, как у мамки, хоть тресни, - мужчина зевнул, покосился на свою полку. - Пора и спать уже, день трудный был. Пока через блокпосты проедешь…».

Подтянувшись, он тяжело плюхнулся на своё место. Остальные пассажиры, негромко переговариваясь, тоже стали укладываться.

Ирина осторожно поправила подушку под головой заснувшего сынишки. «У меня сестра в Горловке осталась, - шёпотом сказала севшая в Волновахе женщина. - Мы близнецы с ней. Друг без друга жизни себе не мыслили. Каждый месяц то она ко мне, то я к ней, ездили. А теперь вот уже два года почти не виделись, только по телефону общаемся. Скучаю по ней сильно. И переживаю, жалею её. А она меня жалеет, говорит, что с нашими ценами и тарифами мы скоро с голоду перемрём. Нас, говорит, из Градов постреляют, а вас голодом заморят. И опустеет Донетчина…»

Попутчики, до которых донёсся шёпот, дружно вздохнули. «Все мы в одной лодке, - пробурчал пожилой. - По разные стороны, а в лодке одной. Тонуть вместе будем, ну или вместе выплывем».

Анастасия МАКСИМОВА.

Коллаж Татьяны ПЕТРОВОЙ.