Участница АТО, аэроразведчица. Руководитель волонтерского центра поддержки аэроразведки. Инициатор и координатор единственного в Украине социологического исследования об участии женщин в войне "Невидимый батальон". Выросла в Каменце-Подольском Хмельницкой области в семье учителей. По образованию - историк. Живет в Киеве. Организатор ряда концертов музыкальных групп, организовала до войны международный фестиваль музыки Street Art "Республика". Любит играть на гитаре, водить машину и все, что талантливо. МАРИЯ БЕРЛИНСКАЯ дала интервью журналистам 112.

Влащенко: Сегодня у нас в гостях волонтер, человек, который постоянно участвует в АТО, Мария Берлинская.
Здравствуйте, Мария. Я правильно сказала, что вы уже не волонтер, а боец АТО?
Берлинская: Это территориально определяется: в Киеве - волонтер, там - боец аэроразведки.
- Как вы приняли для себя такое решение?
- Где-то с июня 2014 я видела, что происходит на фронте, и постепенно приходила к этому решению. Это не был героический момент. Я пошла туда не потому, что мне очень хотелось. Это был длительный процесс, я где-то месяц ходила с этой мыслью, - мне, совершенно естественно, не хотелось умирать. Я видела, что там происходит: фронт захлебывался кровью добровольцев. Я пошла не с героизма, а потому, что я не могла не пойти. Это было бы просто нечестно. Я понимала, что я сижу в Киеве, хожу в кафе, у меня все в порядке, а те люди, с которыми я стояла на Майдане, они там погибают. Это было потому, что не было другого выхода.
- Чем отличается видение того, что происходит на востоке, здесь, от того, что происходит на самом деле?
- У Гельвеция - "знание некоторых принципов легко избавляет от знания некоторых фактов". По сути, все войны подобные. Развязывают их одни люди, а погибают другие. Затем на войнах начинают зарабатывать достаточно успешно: и на оружии, и на смертях, и на контрабанде. Эта война не является исключением абсолютно. Чем меньше боевых действий, тем больше контрабанды, наркотрафика, всего, всего. Предприятия работают так же: ахметовские и не только ахметовские. На самом деле депрессивный регион, нет работы и с той, и с той стороны разграничения. В принципе, если бы не было блокпостов, вы бы, наверное, не почувствовали разницы. Безнадега, разбитые дороги, грязь, алкоголизм - все одно и тоже. Я вообще считаю, что мы эти территории освободили только де-юре. Де-факто, информационно, мы их не освободили. В головах мы их не освободили.
- Как вы считаете, есть ли у нас достаточно сил и возможностей освободить оккупированные территории силой, армией?
- Нет. Профессиональной армии нет до сих пор. Армия нормально не оснащена. Если еще с формой куда ни шло, то говорить о каком-то техническом обеспечении не приходится вообще. Нет планшетов, банально, артиллерийских, нет беспилотников. Это позиционная артиллерийская война. Они запускают беспилотник днем и ночью, дают точную координату и бьют по нам. Мы зарываемся в землю и затем даем "ответку". Но часто мы ее даем просто так, в ту сторону, примерно, откуда стреляли. Наугад. Засеваем поля минами. Нет элементарной работы, связи артиллерии и аэроразведки.
- Кто воюет с той стороны?
- Однозначно есть профессиональная российская армия. Всей ситуацией там сейчас рулят русские. Конечно там есть и местные, и приезжие работники на войне. Они обучены за это время, как воевать. Но на разных участках по-разному. Есть разница в том, как воюют так называемые "ЛНР" и так называемые "ДНР". "ДНР" - это гораздо профессиональнее и туда брошены значительно больше ресурсов российской армии. Мы не можем сейчас освободить Донецк потому что: а) у нас нет профессиональной армии, б) нет на это каких-то самых элементарных причин политических, в) война решается сейчас не в окопах, а в Киеве, в Москве, в Минске, в Лондоне. Я уверена, что и не в Киеве, скорее всего. Плюс, если придумать себе тот вариант, что есть прямой приказ и отправляется армия брать штурмом Донецк, то, объективно, это все захлебнется в крови. У нас сейчас в армии комплектация 30-40%. Люди не идут в армию. А не идут потому, что очень скотское отношение. Нет той армии, в которой хотелось бы служить.
- Сколько оборонного бюджета, по вашим представлениям, идет в коррупцию?
- Я думаю, до 70%. Отсюда "потемкинские села" так называемой профессиональной армии, неподконтрольный никому "Укроборонпром". Отсутствие минимального общественного контроля - это угроза национальной безопасности. Я человек без военного образования, который сама научился этой профессии, аэроразведке - не подписывала контракта. У меня нет статуса участника боевых действий, хотя я уже третий год езжу по всей линии, работаю на самых крайних позициях. За это время я наснимала там сотни гигабайт развединформации. Хоть один раз кто-то спросил меня: куда девается эта информация? Это должна быть, на самом деле, крупнейшая государственная тайна - где мы находимся, какая у нас там техника, потому что это, непосредственно, угрожает жизни солдат.
- На чем держатся там вот эти вот "администрации"?
- На силе, на оружии, на невежестве. Нельзя монолитно оценивать, что все местное население Донбасса считает так. Люди все разные: от антиукраинских настроений, которые в действительности не составляют большой процент, к обычному равнодушию - "только бы не было войны". И их тоже можно понять. Есть пассионарии, чисто проукраинские, которые ждут прихода нашей армии, и их довольно много. Власть, на самом деле, там точно такая же, как и здесь. Просто это регион, который эксплуатировался годами олигархическими кланами прежде всего. Ничего кроме шахт, заводов и беспросветного алкоголизма они не видели. Вместе с тем там довольно серьезная была украинская составляющая. Но никто не говорил с этими людьми, никто не объяснял им, какая Украина, какой она может быть. Я говорила уже несколько раз, что этой войны можно было очень просто избежать. Абсолютно дешевый проект, который бы назывался, условно, "Восток-Запад". Берем школьников старших классов, с 9 по 11, Донбасс и Западная Украина. И просто на летние, на зимние каникулы, на месяц поменяли в семьи те же. Чем здесь кормят своего ребенка, тем месяц будут кормить другого ребенка. Нужна была только "Укрзализныця", поезда. Эти дети бы влюблялись, находили друзей, находили бы новые социальные связи. Если бы это делать хотя бы лет 5 подряд, то сейчас бы эти взрослые люди не взяли бы против нас оружие. Они бы знали, что такое Украина, и им уже нельзя было бы так легко впарить миф "Путин, приди". Это банальный культурный обмен. Когда заканчивается культура - заканчиваются книги, начинаются пули, мины. И мы сейчас эту территорию так и не освободили на самом деле.
- Кто мешает сейчас это делать?
- Я не знаю, почему не работает Минобороны, Минстець. Наверное, потому что не хотят работать.
- Часто депутаты, чиновники, представители бизнеса, наша элита приезжают в зону АТО?
- Их очень мало. Но я бы не назвала их элитой. Наша элита, преимущественно сейчас, часть ее уже в земле, часть по госпиталям, или по домам с инвалидностью, а часть на фронте или в волонтерстве. Это и есть наша элита. А те, кто ходят в дорогих костюмах по ВР - это не элита. Это просто стайка отбросов, которые правдами-неправдами узурпировали власть. Они абсолютно временные.
- Почему комбаты, на которых была большая надежда, что они придут в ВР и все поменяют, так быстро пристроились?
- Я считаю, что каждый должен делать свое дело во время войны. Мне уже несколько политических сил делали предложения. Понятно, что я это конвертировать в какую-то политическую составляющую не буду, потому что каждый должен делать свое дело, и я точно знаю, что я к этому не готова. Это - свинарник. Я уважаю себя.
- Кто является инициатором контрабанды, наркотрафика? Кто заправляет на блокпостах? Куда это все идет?
- Те же старые ментовские, прокурорские, судейские кадры. Те, что все годы независимости сидели на офицерских должностях, получали зарплату, грабили армию и всю систему безопасности, а когда пришла война - спрятались за спины добровольцев, мобилизованных.
- А на блокпост может попасть любой человек, чтобы собирать дань?
- Я не знаю. Есть разные блокпосты. Есть блокпосты, через которые идет трафик, а есть обычные блокпосты. Плюс нужно понимать, что ахметовские поезда курсируют абсолютно официально, они не считаются контрабандой. Если это в машине едет - это контрабанда, если в поезде - не контрабанда. Такой абсурд.
- Насколько вы себя уютно чувствуете среди мужчин на войне?
- Я уютно себя чувствую среди людей и неуютно среди не людей. Когда говорят, что у войны не женское лицо, я говорю, что у войны вообще не человеческое лицо - это неестественно для человека: стрелять и убивать другого человека. Те люди, которые начинают войны - они никогда на них сами не погибают. Их дети не возвращаются калеками. И сами они между собой встречаются на дорогих фуршетах, в высоких кабинетах, пьют вино и даже пощечину друг другу не дают. Но если война пришла в вашу страну, то у вас всегда выбор: быть либо не быть в этом процессе, и это зависит совершенно не от пола. Это расстояние измеряется не километрами, когда мне диаспора в Лондоне дает средства на беспилотники и говорят: "Простите, Мария, что мы так далеко от войны". Я им говорю - вы даже не представляете, насколько вы ближе, чем те, кто казалось бы, от войны пару десятков, сотен километров. Расстояние измеряется чисто человечностью, а не статью и километрами - заниматься тем или не заниматься. Женщины воюют так же всю свою историю: и в УПА, и со стороны советской армии. По самым скромным подсчетам женщин на самых боевых постах во время Второй мировой войны со стороны советской армии было более 800 тыс. Пока война идет, женщины в этой войне постоянно воюют, и воюют на самых боевых постах: медиками, снайперами, в артиллерии. И успешно это делают. Но как только война заканчивается, все говорят: "Это же не женское дело". Война и армия - это вопрос только профессионализма. Мой проект - социологическое исследование "Невидимый батальон" подняло этот вопрос. Мне нужно это для того, чтобы не было котлов, для того, чтобы не было донецкого аэропорта, раздутого информационно, но там беспилотников не было, волонтеры приезжали летать. Критерий, по которому должен происходить отбор в армии - профессионализм и патриотизм, а не пол, не возраст, не возможность гонять контрабанду, или какие-то схемы. И я хочу, чтобы этим занималась элита, та, которая сейчас в окопах.
- А что вы будете делать после войны?
- Поеду много путешествовать и учиться за рубежом. Очень люблю Великобританию. Интересная Индия. Хочу посмотреть Южную Америку. Обязательно скандинавские страны.
- А учиться будете где? И на кого?
- Это вопрос того, что, возможно, надо будет язык подтянуть. Мне многое интересно - и общественные науки, и гуманитарные большие процессы. Вообще по образованию я историк-иудаист. Хотелось бы продолжить и в этом направлении образование.
- А изменились ваши представления о мужчинах?
- Изменилось представление вообще о своем народе, о критериях человечности и о том, что такое дружба.
- А как вы чувствуете своих людей?
- Надо просто посмотреть в глаза - и этого достаточно.
- У вас есть вопросы?
- Любите Сэлинджера?
- Конечно, особенно его повести. А вам какой его рассказ нравится?
- "Выше стропила, плотники".
- Спасибо большое.