Лечить или не лечить – вот в чем вопрос. Обсуждение дилеммы, касающейся медицинского персонала на неподконтрольной украинской власти территории Донбасса, занимает не последнее место среди прочих дискуссий о работе украинцев за линией разграничения. В интервью «Донецким новостям» медсестра, которая вынуждена была остаться в Донецке, поделилась своими мыслями. (Из соображений безопасности имя героини материала изменено, а место работы не указывается).
Анне 37 лет, она живет в Донецке, одна воспитывает шестилетнего сына, ухаживает за тяжелобольной матерью, работает в одной из местных больниц и подрабатывает еще в двух медучреждениях.
– Аня, как изменилась ваша жизнь с начала войны?
– Полностью изменилась. Как и у всех остальных, наверное. В подробности вдаваться не хочется – я не люблю жаловаться, потому что у всех свои проблемы, и часто у людей просто нет ни времени, ни сил сочувствовать чужому горю. И, мне кажется, ответ на ваш вопрос настолько очевиден… У нас идет война, город взят под контроль военными каких-то группировок… В какую сторону могла измениться наша жизнь? Явно, не в лучшую. А тем, кто за 5 лет этого не понял, и доказывать нечего, все равно не поймут.
– Вы не думали над тем, чтобы на какое-то время покинуть Донецк?
– О том, чтобы куда-то переезжать, нет и речи. Такой вопрос вообще не поднимался, поскольку обстоятельства сложились не в нашу пользу. Мама прикована к постели на протяжении многих лет, еще с моей юности, она до сих пор жива только благодаря определенному уходу. На то, чтобы создать для нее условия, которые есть сейчас, ушло много лет, много сил и много средств. И даже если бы ее можно было перевозить (на самом деле, категорически нельзя), и она пережила бы дорогу, я никогда не смогу в другом месте обеспечить ей такие условия, как дома.
Давайте по порядку. У нас нет родственников или других людей, готовых принять и разместить нас на той стороне. Исходя из этих условий, мне нужно решить, для начала, вопрос с трудоустройством. Я прекрасно знаю свою работу, и с моими навыками могу устроиться, предположим, в частную клинику. Но даже самая высокая зарплата, которую в Украине может зарабатывать самая квалифицированная медсестра, не даст возможности арендовать жилье и содержать лежачую больную и маленького ребенка. На этом можно было бы, в принципе, и закончить, но я продолжу, потому что хочу объяснить тем, кто будет читать эту статью, почему мы не можем все разом вот так взять и переехать отсюда туда, к вам.
Высокая зарплата возможна только при условии работы в хорошей клинике. Современные клиники с высокой зарплатой – в областных центрах, или, еще лучше, в столице. Если говорить об аренде жилья в нашем случае, то это должна быть трехкомнатная квартира – поселить своего ребенка в своей комнате или, тем более, в комнате парализованной бабушки, я никак не могу. Зайдите на любой сайт по аренде жилья, посмотрите цены. За первый и последний месяцы – хозяевам жилья, где-то около 50% от аренды – риелтору. Это сразу же. Еда, лекарства, проезд, – на какие деньги? К тому же, мне может понадобиться нанять сиделку для мамы, если график предполагаемой работы будет не слишком удобным.
Это я говорю о хорошем варианте, когда арендодатель соглашается сдать свою квартиру людям, среди которых есть ребенок и человек с инвалидностью, лежачий человек... Я не замужем, поддержки нет никакой, рассчитываю только на себя, в случае чего – помощи ждать неоткуда. Такие моменты хозяева жилья тоже учитывают, и если на ту же квартиру будет претендовать, например, обеспеченный одинокий молодой человек, или пара без детей и домашних животных, то 100%, что жилье сдадут им, а не нам.
Я понимаю, кого-то коробит от таких слов, дескать, «да как-нибудь, с Божьей помощью». Но Божья помощь, простите, не поменяет подгузник моей маме, когда я буду на четвертой по счету подработке, и не устроит ребенка в школу в незнакомом городе, и не решит миллиона проблем, которые возникают на новом месте, где ты чужая, никого не знаешь, путаешься в названиях улиц. Была бы одна – поехала бы не задумываясь, продав квартиру, еще в 2014-м. Но я не одна, и двумя жизнями рисковать не могу.
– С какими пациентами вы сталкивались на работе за все это время?
– Ой, раньше всякое было. На раненых и мертвых насмотрелась в свое время. Понятно, что они из «ДНР», но это сильные впечатления, когда при тебе пацан лет 19-20 умирает, распоротый осколками от шеи до паха. Или когда с травматической ампутацией привозили… Простите… мясо, кишки, мухи, запах невыносимый… Господи, даже вспомнить – тошнит… Но самое ужасное, все они кричат, орут, зовут кого-то. Я на всю жизнь это запомнила, наверное. Где-то слышала выражение «человеческий фарш».
Вот знаете, многие мои сотрудницы говорят о жалости, о том, как «было жалко наших мальчиков». А я испытывала другое. Я почти ненавидела этих людей, хоть они и умирали на моих глазах, и именно потому ненавидела, что знала: все они умрут. Не знаю, кто в такой ситуации способен испытывать жалость. Я вот хотела оказаться от них как можно дальше, знала, что их не спасти, и что они погибают за эту проклятую дурость под названием «республика». Я боялась с ума сойти, был сильный страх подобной гибели, думала: Господи, если попаду вот так под обстрел, пусть лучше сразу убьет. И на протяжении целых лет мне снилась кровь, и куски людей, и мухи, и врачи, одуревшие без сна, и выжившие раненые без рук, без ног, без лица...
У меня тогда особо выбора не было, где работать, все и так за свои места дрожали. Нестабильность, первые месяцы горячей войны, ничего толком не было понятно, что будет дальше, что будет с нами и с нашим городом, со страной вообще. Но если бы я знала, что меня ждет, я бы эту работу к черту послала… Потом, когда стало спокойнее, ушла в другое медучреждение. И сделаю все возможное, чтобы не попадать в такие больницы, куда «их» массово свозят после ранений или по болезни. Хотя насчет этого тоже не угадаешь… Вон, в кожно-венерологический диспансер их тоже практически сразу стали привозить, как-то никто и не ждал, хоть уже и шла война: лечат там кожные болезни, последствия ожогов, ту же посттравматическую экзему, например. Знакомая рассказывала, что «эти» там с ними не церемонятся, ни с врачами, ни с медсестрами. Сестринскую сколько раз обворовывали, сумки вытряхивали, и видят же, с*ки, что последние гроши в кошельке лежат, нет, все равно забирают.
– А сейчас чем занимаетесь?
– Не могу рассказать, где работаю сейчас, только скажу, что работой довольна, она не связана ни с какими «органами». Помимо основной работы, я беру много подработок, в основном, частным образом – кому-то надо на дому проколоться, кому-то – прокапаться. Берусь за все, потому что это «живые» деньги, сразу на руки, и я уверена, что у моих всегда будет все самое необходимое.
– Как вы относитесь к врачам (и медицинским работникам в целом), которые лечат представителей «Л-ДНР»?
– Многие говорят, что, мол, «если враг – значит, лечить не надо»… Да, это может показаться разумным. Но давайте будем честными, и не станем забывать и о врачебной клятве, ведь она дается не просто так. Врач обязан лечить всех, кто обращается к нему за помощью, тем более, что это предписано всевозможными нормами. Можно сто раз написать красивые посты в Фейсбуке, как бы ты там отрывался на врагах. Но вот представьте себе, что перед вами на операционном столе лежит искромсанное тело, не похожее на человеческое даже. Ваши действия? Выходите, идете курить и пить кофе, а человек пусть подыхает? Во-первых, проще так сказать, чем взять на душу реальный грех (а ответочка за него будет обязательно), а, во-вторых, вы можете в таком случае отправиться не кофе с сигареткой смаковать, а прямиком под расстрел.
Тоже еще слышала что-то типа «чтобы не возникало такого выбора, надо уезжать из Донецка». Да вы что. А люди? Обычные люди, мирные, кто будет их лечить? Бросить своих же граждан на произвол судьбы? Все-таки как страшно, что простые истины постигаются наиболее доходчиво только в кризисных ситуациях, когда уже ничего нельзя исправить.
К слову, сейчас врачей на свободную территорию Украины не слишком-то охотно и выпускают. Некоторые подписывают какие-то бумажки и становятся после этого «невыездными» из нашей «молодой республики».
– То есть, вы считаете, что выбора нет?
– Выбор есть всегда, ага. Только вот, к сожалению, на войне выбор, как правило, какой-то уж очень грустный. Многие выбирают сидеть под обстрелами где-нибудь в селе, потому что обстрел, может, и не убьет, а вот нищета в мирной Украине, где ты сам по себе, убьет точно. Вот это выбор? Вы мне скажите, эти люди сами в данном случае выбирают, как им жить? Я так не думаю.
Если говорить о врачах, я уже сказала. Или закрыть там все медицинские учреждения, умыть руки, и пусть погибают от ранений и болезней все – и мирняк, и военные. Или, если больницы остаются, то лечиться там будут тоже абсолютно все. Вот такой «выбор», неужели непонятно? Выбора нет!
И надо как можно чаще об этом говорить, рассказывать о том, как нам тут живется, чтобы люди понимали, что они говорят о других, живых, настоящих людях. Таких же, как они. Знаете, одно дело, когда твою маму в условиях оккупации лишают выплат без надежды их получить когда-нибудь; это государство, у него нет эмоций, сердца и сострадания, просто машина, «ничего личного». А совершенно другое дело – знать, что многие жители Украины злорадствуют, глядя на нас. Так не должно быть. Людям надо напоминать, что мы – такие же люди; только у нас тут – война...