Завтра исполняется 200 лет со дня рождения «разбуженного декабристами» Александра Герцена. Именно так представляли в советских учебниках этого революционера, писателя, философа и публициста. Человек, чьим именем названы государственный пед­университет в Питере, трехпалубный теплоход, улицы, библиотеки, а с этого года и премия в 100 тысяч рублей, которую власти Кировской области намерены вручать за литературное произведение в жанре публицистики, волнует и представителей нашей страны. Издательство «День» даже провело в конце прошлой недели в Киеве круглый стол «Герцен и украинская свобода», пригласив поучаствовать в нем философов, историков, публицистов, литературных деятелей, культурологов. Уж очень актуальной становится у нас - в свете участившихся случаев давления на СМИ - фраза Александра Ивановича: «Нужно иметь большое мужество, чтобы высказывать громогласно вещи, известные каждому вполголоса». У Герцена хватило мужества даже рассказать всем о своей неприглядной личной жизни. Правда, не всё…

Незаконнорожденная страсть

Он был внебрачным сыном богатого русского помещика Ивана Яковлева и молоденькой немецкой мещанки Луизы Гааг. Мальчик получил хорошее образование, любовь отца, но не его фамилию. Удостоился вымышленной - Герцен, «сын сердца» (от нем. Herz). Внебрачного отпрыска имел и старший брат Ивана Алексеевича. Вот только эта девочка, Наталья Захарьина, росла далеко не в тех условиях, в каких Герцен.

Если Александр воспитывался фактически как законный сын и, в конце концов, даже унаследовал отцовское состояние, то Наташа после смерти своего папаши оказалась в доме тетушки, княгини Марьи Алексеевны Хованской. Девочке пришлось несладко. «Кругом было старое, дурное, холодное, мертвое, ложное, - вспоминала она. - Мое воспитание началось с упреков и оскорблений, вследствие этого - отчуждение от всех людей, недоверчивость к их ласкам, отвращение от их участия, углубление в самое себя...»

Наталья бунтовала по-своему: читала Гюго, Бальзака, дружила с ровесницей из крепостных и… влюбилась в мятежного кузена Александра. Пораженный расправой над декабристами, тот с другом Николаем Огаревым летом 1828 года на Воробьевых горах присягнул бороться за освобождение народа. Чем и занялись, учась в Московском университете: сгруппировали кружок передовой молодежи, продвигали в массы идеи свободы, равенства, братства, просвещения. На следующий год после окончания вуза Герцен отметился на какой-то гулянке «распеванием песен, порочащих царскую фамилию». Власти, у которой после декабристов от страха глаза были велики, увидели в пьяной посиделке посыл к мятежу. Александр был арестован и сослан сначала в Пермь, а потом в Вятку, откуда его перевели во Владимир.

В тюрьме 22-летнего Герцена посетила 17-летняя «кузина». «Десять раз прощались мы, и всё еще не хотелось расставаться», - признавался он. Впрочем, всё крепнущая страсть к Натали, чему способствовала переписка, не помешала Александру закрутить в Вятке роман с замужней женщиной.

Натали, подписывавшая письма как «Сестра», простила. А он, каясь («Шум оргий, по привычке, может подчас меня развлечь»), задумался: «Я сделаю тебе странный вопрос: веришь ли ты, что чувство, которое ты имеешь ко мне и я к тебе - одна дружба?  Я не верю». Своим ответом она сразила его окончательно: «Еще ребенком я любила тебя без памяти, боялась тебя, и каждое слово твое было мне - закон».

Был составлен план: она бежит из дому; он ждет ее под Москвой, в Перово. Вместе поехали во Владимир и заключили церковный брак в мае 38-го в Казанской церкви Ямской слободы. Протесты родителей уже силы не имели.

Его Натали восторгался Белинский

Летом 1839 года у молодых родился первенец - тоже Александр. Он вырос в физиолога, доктора медицины. А его сын Петр стал известнейшим хирургом-онкологом, в честь которого назовут Центральный онкологический институт в Москве.

Жизнь вроде бы налаживалась. Даже ссылка вскоре подошла к концу - спасибо первой супруге друга Огарева, Марье Львовне, родственнице пензенского губернатора, которая выхлопотала прощение для мужа и Герцена.

В Москве, однако, Александр не задержался. Очень скоро за «распространение необоснованных слухов» (резкий отзыв в письме к отцу о царской полиции) его сослали в Новгород, откуда вернулся спустя два года. В 40-х появляются его философские труды «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы», остро критикующие крепостничество роман «Кто виноват?», повести «Доктор Крупов», «Сорока-воровка». Став одним из вождей «западников», Герцен ведет борьбу со славянофилами, тем не менее, считая, что социализм в России вырастет из крестьянской общины.

Кузина и жена Натали (Захарьина).

Всегда рядом - верная Натали. «Ах, если бы знали Вы… что за существо - жена Герцена! - восторженно писал о ней критик Виссарион Белинский писателю Ивану Тургеневу. - Это женщина… прекрасная, тихая, кроткая, с тоненьким голоском, но страшно энергическая…»

Получив после смерти отца внушительное состояние, Александр с семьей в 1847 году покинул Россию. Думал, что на время, а оказалось - навсегда. Именно на Западе он разработал теорию «русского социализма», став одним из основоположников народничества. Издавал альманах «Полярная звезда», газету «Колокол», на страницах которой обличал российское самодержавие, вел революционную пропаганду (хотя и отрицал насилие как средство политической борьбы), требовал освобождения крестьян с землей. Причем всё это - в столицах Франции и Великобритании, стран, вместе с Турцией пытавшихся оттяпать в 50-е годы у Российской империи Крым, ставший благодаря Хрущеву украинским. Вот за это, а также за то, что во время восстания в Польше (начало 60-х) Герцен вновь гнул антироссийскую линию, русские националисты здорово перемывали ему косточки.

На фоне всех этих мировых потрясений революции распри внутри семьи Герценых кажутся не столь значительными. Между тем, там бушевали такие страсти, что впору было баррикады возводить и с «Авроры» палить.

«Коммунный» треугольник

В Париже Александр и Натали тесно сошлись с семьей немецких политэмигрантов Гервегов, Эммой и Георгом - поэтом, демократом, якобы даже бившимся на баррикадах. Преследуемые французской реакцией, они перебралась в Ниццу и зажили этакой коммуной. И всё бы ничего, да только у Георга и Натали начались совсем уж близкие отношения. Более того, рожденная женой Герцена в ноябре 1850 года Ольга, скорее всего, ребенок именно немецкого приживальца.

- Любил ли Гервег намеченную им жертву? По всем вероятиям - да, особенно в начале романа. Но, конечно, любил по-своему. Ему довольно легко удалось смутить ее душевный покой. Но этого ему было мало. Его целью, его почти нескрываемым идеалом был, по-видимому, брак втроем, а то так и вчетвером, - писал об этой странной страсти литературовед Петр Губер.

- У нее не было выхода, - признает позже Герцен в книге «Былое и думы» - шедевре мемуарной литературы, которую создавал 16 лет. - Утром дети, вечером наши раздраженные, злые споры... Она страдала, а я вместо врачеванья подавал горькую чашу скептицизма и иронии. Если б за ее больной душой я вполовину так ухаживал, как ходил потом за ее больным телом... я не допустил бы побегам от разъедающего корня проникнуть во все стороны.

После того, как Герцен, по горло сытый подобной «коммунной жизнью», выставил семейство Гервегов за дверь, началась эпистолярная битва. Георг звал Александра на дуэль, обнародовал письма, в которых Натали признавалась ему в любви. «Сын сердца», обвинив Гервега в предательстве дружбы, в нарушении морального кодекса «нового человека», просил рассудить их… соратников по демократии Жюля Мишле и Пьера Прудона, а также экспертов в вопросах любви и страсти - писательницу Жорж Санд и композитора Рихарда Вагнера. В общем, сор не просто вынесли из избы, а под звуки оркестра.

Всё это, конечно, подкосило Наталью. Разрываясь между Георгом и Александром, осенью 51-го она получила очередной удар: в кораблекрушении погиб сын Коля (а с ним и мать Герцена). 2 мая 1852-го писатель овдовел: супруга умерла в преждевременных родах. Скончался и новорожденный... В этот роковой для себя год Герцен и начал работать над книгой-исповедью «Былое и думы», где, в частности, признал, что хотел даже убить Гервега. Но, остыв, решил ударить по нему по-другому. «Вместо ножа - у меня в руках скальпель, и вместо брани и проклятий - принимаюсь за рассказ из психической патологии», - готовит он читателя к этой тяжелой главе своей жизни…

Позже Тургенев признается, что находился под огромным впечатлением от части «Былого и дум», где Герцен рассказывает историю своей жены, ее смерть и т. д. «Всё это написано слезами, кровью: это - горит и жжет. Так писать умел он один из русских», - подчеркивал Иван Сергеевич.

К счастью Герцена, он так и не узнал, что на смертном одре Натали отправила последнее письмо Гервегу, опубликованное лишь в ХХ веке. «Мои благословения будут следовать за тобой всюду...» - уверяла она немца, похитившего ее сердце.

Увел подругу у лучшего друга

Когда Герцен описывал в мемуарах историю падения своей жены (всячески ее при этом выгораживая), он скромно умолчал о романе, вспыхнувшем между ним и очередной возлюбленной его давнего друга и соратника Николая Огарева. Как и покойную супругу Александра, ее тоже звали Натали.

Тучкова-Огарева ворвалась в жизнь Герцена в середине 50-х годов. Овдовевший Искандер (псевдоним Александра) с радостью принял новобрачных в своем доме в Лондоне, куда он перебрался после смерти «сестры-жены». Эта «коммуна», как и предыдущая, завершилась изменой. Наталья Алексеевна родила от Герцена сначала дочь Лизу, а потом и близнецов. Отцом числился Огарев, который даже после признания друга не нашел в себе силы отвергнуть его.

Наталья Огарева-Тучкова с детьми Герцена - Натальей и Ольгой.

Не поладив с детьми Герцена от Натали-1, Натали-2 вскоре отдалилась от него. Трехлетние близнецы внезапно умерли от болезни. В январе 70-го не стало и исстрадавшегося Герцена, который был похоронен на парижском кладбище Пер-Лашез (позже его прах перевезли в Ниццу и погребли рядом с могилой его единственной официальной жены). Пять лет спустя 17-летняя Лиза покончила с собой из-за неразделенной любви к 44-летнему французу. Совершенно сломленная Тучкова-Огарева вернулась в Россию, где в одиночестве прожила еще 37 лет…

Ну, а Огарев, сойдясь после разрыва с Натали с женщиной из «низов» Лондона, Мэри Сэтерленд, воспитывал ее сына как родного. И умер на руках этой далеко не леди в 1877-м.