Сегодня исполнилось 80 лет замечательному писателю-деревенщику Василию Белову. К юбилею он получил прекрасный подарок от руководства Вологодской области, которое издало семитомник его сочинений. Туда вошли как известные произведения автора: повести и рассказы («Деревня Бердяйка», «Знойное лето», «Привычное дело», «Невозвратные годы», «Плотницкие рассказы», «Бухтины вологодские завиральные» и др.), роман «Всё впереди», историческая трилогия «Кануны», «Год великого перелома», «Час шестый», пьесы («Над светлой водой», «Целуются зори», «Князь Александр Невский»), так и стихотворения, поэмы, публицистика, эссеистика, воспоминания, рецензии и письма, многие из которых публикуются впервые.

Вначале книги крал, а потом - писал

Он родился в деревне Тимониха Харовского района Вологодской области в семье колхозников.

- Еще до школы меня научил читать старший брат Юрий, - делится Василий Иванович. - Мое «книжное голодание», начавшееся раньше голодания физического, быстро становилось хроническим. Отец до войны (он погиб в 43-м, так что мама поднимала нас пятерых сама) зимними вечерами читал вслух, но позже родилась у меня неудержимая тяга к чтению самостоятельному. Я воровал книги с чердаков брошенных домов. Они были заколочены, но мы находили какие-то щели между хлевами, забирались внутрь через подвальные окошечки и шастали. В поисках книг я забрался однажды и в жилой дом... Это было уже настоящее преступление: я украл с соседского чердака книгу Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Читать ее было совершенно невозможно, я невзлюбил ее сразу же. Но прочитал до конца. С тех пор не могу простить себе это воровство, повторенное позднее и не однажды уже для утоления физического голода, который продолжался вплоть до начала 50-х и унес жизни бабушки и крестного… Мне доводилось есть толченую солому, замешанную на картофеле, кору, мох, даже дохлую конину.

Он выучился на столяра, трудился электромонтером, отмотал в армии радиотелеграфистом более трех с половиной лет. Во время службы начал пописывать стихи и критические статьи, но это всё было так, вздор. После дембеля с огромным трудом пробился в грязовецкую газету «Коммунар». И около двух лет работал в этой районке, выдавая статьи, фельетоны, репортажи. В общем, полной ложкой хлебнул журналистского труда.

- На моих глазах происходили все эксперименты, связанные с сельским хозяйством, передача МТС колхозам, внедрение кукурузы, мясные «скачки»... Деревня еще жила в те годы, но ее эксплуатация и уничтожение шло полным ходом, - вздыхает Белов. - Писателем я стал не из удовольствия, а по необходимости. Слишком накипело на сердце, молчать стало невтерпеж, горечь душила. Но оказалось, что скользкая эта стезя (сначала стихи, затем проза) и стала главной стезей моей жизни.

Он поступил в Московский литинститут им. Горького, во время учебы в журнале «Наш современник» опубликовал повесть «Деревня Бердянка», издал книгу стихов «Деревенька моя лесная». В 63-м Белов уже принят в Союз писателей СССР. Окончив институт, вернулся в Вологду, где живет до сих пор.

Очень многие его произведения вызывали бурную реакцию - от восторженной до откровенно враждебной.

- И слава Богу! - радуется Василий Иванович. - Самое страшное, когда твой труд, которому отдано столько сил и времени, никого не трогает. Я не выбирал, как полагают некоторые, тему деревни, крестьянства - это естественное состояние моей души, как дыхание, как сердцебиение. Наш крестьянин всегда был опорой огромного государства - в экономическом, военном, духовном, культурном смыслах. Не любить его - значит не любить самого себя, не понимать или унижать его - значит рубить сук, на котором сидим. Что, впрочем, мы нередко делали в прошлом, делаем не без успеха и теперь...

Танцы и песни с Макарычем

Неудивительно, что «деревенщик» Белов был очень дружен с Василием Шукшиным, о котором может рассказывать долго и «вкусно».

- Осенью, кажется, 64-го, после очередного нервного срыва он безуспешно гасил свое отчаяние сухим вином, - вспоминает юбиляр. - Мне хотелось хотя бы на время оторвать его от недружелюбной киношной среды, и я предложил поехать ко мне в деревню. Василий согласился охотно. Далеко не в лучшем духовном и физическом образе мы добрались до Вологды. Я познакомил его с женой Ольгой Сергеевной, показал закуток, где уединялся для работы, - темную непроветриваемую кладовку площадью 2,5 квадратных метра. Там умещался лишь стол и стул. Впрочем, у самого Шукшина в то время и того не было. Когда он получил, наконец, прописку и квартиренку в Свиблово, кабинетом ему служила обычная кухня...

Потом они рванули в Тимониху, причем шли лесом километров двенадцать.

- Лесная предосенняя благодать окутала нас нежно и властно: Макарыч крякнул от удовольствия, - продолжает Белов. - Мы настороженно оглянулись, но я засмеялся: теперь можно говорить о чем угодно, без угрозы быть услышанными кем-либо. Но даже здесь, в лесу, где чирикали поздние осенние птахи, Макарыч нет-нет да сторожко стихал. Но мало-помалу мы стряхнули с себя кагэбэшную паутину и заговорили про всё и вся. Шукшин рассказал мне свою мечту, так таковой и оставшуюся, - снять фильм о восставшем лагере.

На следующий день с негустым коллективом из мужиков да баб Тимонихи (сейчас практически вымершей) и соседней Лобанихи два Василия отмечали День колхозника. Белов наяривал на гармони, а Шукшин… танцевал. Позже, сидя за столом у окошка, они пели, пособляя один другому, если кто забывал слова, «По диким степям», «Александровский централ», «Шумел, горел пожар московский». А еще - ходили в гости к рыбаку по имени Фауст, шлепнулись ночью в реку, варили уху, парились в бане.

И даже то, что после этих мини-каникул, по пути в Москву, оба потеряли свои рюкзаки (Шукшин лишился рукописи очередного киносценария, а Белов - повести «Плотницкие рассказы». К счастью, у них были вторые экземпляры), не омрачило общего светлого впечатления от поездки. «Как же хорошо, что эта деревня случилась у меня!» - признавался потом в письме товарищу Василий Макарович.

С добрым другом Василием Шукшиным.

Стыдится, что помог разрушить Союз

Донецкий писатель Виктор Логачёв, автор более тридцати повестей и романов, работавший в нашей газете и более двадцати лет возглавляющий литературный журнал «Донбасс», дважды встречался с Василием Беловым.

- Впервые мы увиделись в 91-м году на девятом съезде писателей СССР, - вспоминает Виктор Степанович. - На этом печально известном мероприятии произошел раскол. Хлопнула дверью Прибалтика, потом грузины и украинцы. Но, хоть Союз распался, между собой мы тогда наобщались вдоволь. Я встретился с Чингизом Айтматовым, Виктором Астафьевым. Подошел и к Василию Белову. Признался в любви к его творчеству, тем более, что сам тогда писал на деревенские темы. Уже в этом веке мы с ним пересеклись в Орле, где на съезде российских писателей я был гостем от Донецкой области. Тщедушный, слабенький старичок, Белов поражал зарядом оптимизма, удивительной внутренней силой.

Василий Иванович всегда открыто выражал свои взгляды, горой стоял за крестьян, противился иноземщине. Причем как в произведениях, так и будучи депутатом Верховного Совета СССР в гибельном для Союза начале девяностых…

- Не раз я давал себе зарок не ввязываться ни во что, а только писать. Но опять ввязывался - такой характер, - вздыхает он. - В свое время хотели перебросить сток озер и рек европейского Севера в Волгу, на юг. Это была бы настоящая катастрофа. Я написал статью против проекта и передал его в орган ЦК - газету «Правда». Там материал долго пролежал, а потом вышел, как раз в день моего 50-летия, в заграничном журнале «Посев». Я сразу попал в «диссиденты»... Зато так или иначе публикация помогла остановить варварскую акцию.

Развал СССР он воспринял очень болезненно.

- Это было, возможно, самое мощное государство за всю русскую историю. И вот его уже нет и не будет, - сетует Белов. - Нет и советской власти. Понимаю, что и я приложил руку к ее уничтожению своими писаниями и радикальными призывами. Помню, как постоянно воевал с ней. И все мои друзья-писатели - тоже. Мне стыдно за свою деятельность: вроде и прав был в своих словах, но государство-то разрушили. И беда пришла еще большая.

Писателя пугает разобщенность народа, дикий разрыв между богатыми и бедными. И, конечно, то, что дорогое его душе крестьянство, пережившее голод, войны, эксперименты Хрущева и прочие испытания, сейчас бедствует более всего.

- Деревню надо спасать и возрождать. Она своим чистым продуктом всю страну снабжала, а сегодня нас закармливают иностранной химией, - переживает Василий Иванович. - То же самое касается языка. Надо безжалостно исключать «чужесловы» из нашей речи. Я понимаю, когда пишут медицинский рецепт на латыни. Но когда журналисты намеренно всовывают в статьи иностранные термины, нарочно, как бы презирая русский язык, это уже слишком! Порабощение народа начинается с отвержения родного языка, с раздвоенности культуры.

На предложение подвести к юбилею какие-то итоги, поделиться планами Белов отвечает:

- Я не бухгалтер, чтобы подводить итоги. И далеко идущие планы никогда сам себе не строил...Осмысление того, что сделано и что нужно сделать, у каждого человека, думаю, происходит постоянно, независимо от каких-то дат и жизненных рубежей.

Молитва

О, Боже мой! В тиши лесов,

В безлюдье дедовских угодий

Освободи от праздных слов

И от назойливых мелодий.

От суеты и злобы дня

Спаси и впредь, спаси меня.

Покуда в душах ералаш

И демократы жаром пышут,

Я обновлю колодец наш

И починю родную крышу.

Не дай устать моим рукам,

Ещё - прости моим врагам...

От хитрых премий и наград

Убереги в лесу угрюмом...

Но вечевой Кремля набат

Не заслони еловым шумом!

...Не попусти сгореть дотла,

Пока молчат колокола.

Василий Белов.