- Здравствуйте! - поприветствовал я полумрак. В ответ - ни звука. Хмыкнув, вошел в комнату.

Плотно прикрыл за собой дверь, которая отозвалась жукеньким скрипом. Будто предостерегала - не стоит туда идти.

Средь оплывших свечей...

- Я стучал, - напомнил на всякий случай.

За занавесью, натянутой от шкафа до шкафа - как раз на месте узкого прохода, оставшегося между ними и ведущего вглубь комнаты, - шевельнулась тень. Потом она материализовалась в чью-то физиономию (слабый источник света находился там, дальше), прошипевшую: «Фходи, давай... И замок фёлкни».

Скорее догадавшись, чем расслышав, я крутнул колесико замка. Но чтобы тот закрылся, дверь пришлось изрядно потрясти.

Опустив, наконец, тяжеленную сумку на пол, шагнул к пологу и, чуть сдвинув его, опасливо заглянул в... иномирье.

Посреди комнаты лежал меч. Длинный, с затейливой резьбой на рукояти. В свете десятка свечей, расставленных вокруг него, он должен был бы блестеть. Но не мог, потому что был деревянным. «Лезвие» смотрело на правую стену, у которой стояла пара кроватей. Прислонившись к одной из них спиной, на полу расположился позвавший меня парень в тельняшке. Слева, у противоположной кровати, сидел в позе лотоса некто, по пояс обнаженный, с солидно накачанным торсом. Уперев взгляд в оплывающие свечи, и что-то бормотал себе под нос.

В таком положении (слева - хмурый бормотун, справа - «морячок», ближе к которому я, выглядывающий из-за занавеси) мы пробыли несколько минут. Наконец «йог» прервал свои «мантры» и процедил голосом, похожим на скрип двери, впустившей меня в комнату: «Или - сюда, или - туда». Я шагнул вперед. Он удовлетворенно кивнул, потянулся, а потом вдруг цапнул меч и сделал широкий, резкий взмах.

«Морячок» подпрыгнул, я остолбенел. Ну, а свечи разом погасли.

- Свет включи, - раздался голос «йога». - У двери, справа...

На ощупь я добрался до выключателя, чуть не грохнувшись через собственную сумку. Вернувшись в мир за занавесью, был поприветствован многообещающей фразой: «Жить будешь...  В смысле - здесь».

Так я познакомился со своими «сокамерниками» по «общаге», двумя Александрами - Чугом и Мукшаренко.

Парочка - два подарочка!

Тезки являли собой полные противоположности.

Суровый, весь в себе Чуг жил исключительно прошлым. Он зачитывался историческими романами и «фэнтези», участвовал в играх «ролевиков», реконструировавших битвы - как реальные, так и выдуманные. «Махаться» с Сашкой отказывались даже матерые мастера, будь то бородатые, пропахшие пивом «орки», орудующие сокирами, или легконогие «эльфы» с невесомыми пиками и жалами мечей. В любую инсценировку он погружался полностью, растворялся в ней. И в «Айвенго» или «Властелине колец» ему было явно комфортнее, чем в «здесь и сейчас». Про таких говорят - опоздал родиться. Ему бы - во времена смут, битв, войн.

Впрочем, этот обукраинившийся уроженец Кавказа находил приключения и в нашем времени. Показывал след от пули, якобы впившейся ему в ногу в одной из горных перестрелок (не уточняя, однако, против кого стрелял). Ожог на плече и затылке (мол, вытаскивал девочку из огня, вспыхнувшего в одном из домов родного села в Волновахском районе). Полосы шрамов на руках - нарвался на хулиганьё с ножами... Рассказывал о своей чудо-бабушке, научившей его каким-то древним приемам и в свои 70 с хвостиком успокаивающей нервы стрельбой в огороде по консервным банкам. Различить, какие из этих историй выдумки, а какие - всамделишние, не мог, наверное, даже сам Чуг.

Рыжий щербатый Мукшаренко было весь - душа нараспах. Улыбался он постоянно, даже во сне. Слушал «Сектор газа», гимном своей жизни считал песню «Колхозный панк», мечтал же о море. Всё ж таки родом из Новоазовска! Плавать, правда, не умел… Любимой формой его одежды были треники и тельняшка. Кличка Полундра вполне соответствовала как морским устремлениями этого Сани, так и его неуклюжести. Сколько чашек-тарелок переколотил Мукшаренко за годы совместной комнатной жизни! А сколько вкуснющих яичниц на сале уронил со сковороды на пол... Одно слово - Полундра. Жил он исключительно сегодняшним днем, был не дурак выпить и охотно выполнял при Чуге роль ординарца.

Ни тот, ни другой успехами в учебе не блистали, но до третьего курса филфака добрались без особых проблем. Периодически встречались с представительницами противоположного пола, однако долго их никто не выдерживал. То же касалось подселенцев: самый стойкий сбегал через месяц.

Притирка

Притирались мы друг к другу не без заноз. Спустя пару часов после знакомства, сдобренного привезенными мной из Димитрова домашними харчами и бутылкой, торжественно извлеченной Чугом из подкроватного чемодана («Батя делал. По особому рецепту!»), упали на койки. И завели ленивый, сонный разговор.

- Андрюха, не в падлу, подай водицы глотнуть, - попросил Чуг, лежащий у самого холодильника, на котором стояла бутыль, окруженная чашками.

- Саш, но тебе же достаточно привстать и руку протянуть! - возмутился я с другой стороны комнаты.

- Щас, Сафок, - сполз с кровати Полундра...

На тему «шестерничества» мы сцепились через пару дней, когда выяснилось, что посуду Чуг не моет, уборку в комнате не делает и по магазинам не ходит. Ранее эти функции исполнял безотказный Мукшаренко. Теперь появился еще и я...

Базарили жестко, по-мужски, прямо в комнате. Полундра как раз рванул по воле тезки за пивом. Когда вернулся, мы уже навели относительный порядок и сидели каждый на своем «насесте», нахохлившись и прикладывая к разукрашенным физиономиям платки со льдом.

Потом, когда я начал встречаться с Оксаной, пришлось бороться с порывами Александров вломиться в комнату именно в «мой» заранее обговоренный час. А им - с моим нежеланием делать по утрам зарядку, нетерпением запаха жареного лука и попытками забить на учебу ради амуров.

В общем, мы ужились. На пару с Полундрой отхаживали Чуга после редких, но тяжелых перепоев, ветрянки (умудрился же подцепить в 24 года!), очередной драки с кем-то и по поводу чего-то.

Мукшаренко же учили плавать («Какой ты на фиг будущий моряк, если сразу ко дну идешь!?»), пить не больше нормы, помогали собирать документы в мореходку. На филфаке он домучивался уже по инерции.

Парковый бой

В тот роковой вечер мы отмечали успешную сдачу сессии. Я и Ксана «отбомбили» второй курс, Сани - четвертый. Шагая по парку им. Щербакова, пили баночное пиво (тогда за это еще не штрафовали), хрустели орешками и чипсами, наслаждались погодой и свободой.

Был поздний вечер, звезды тускло светили сквозь полог, постоянно висящий над Донецком. По воде шлепала то ли маленькая рыба, то ли большая лягушка. А в кустах сирени возились невидимые голосистые птицы.

На широкую дорожку у второго пруда, по которой мы шли, вывалилась гогочущая ватага. «Тоже обмывают зачеты-экзамены», - подумал я. Ошибался.

Когда пятерка приблизилась, стало ясно, что это вовсе не студенты. Бритые, в кожанках и заклепках, козыряющие свастикой на белых майках. А говорили, что скинхедов у нас нет…

Чуг, много рассказывающий о том, как деда замучили фашисты, рванул было к ним, но я осадил его: «Саш, не надо! С нами Ксана...». Он скрипнул зубами, но послушал.

Мы прижались к обочине, пошли гуськом, давая скинам спокойно пройти. Но им этого не хотелось.

- Гляди-ка, Танк, хачик и его друзья ведут кралечку на «чпок»! - сделал один из них неприличный жест.

- А нас примете в «хоровод»? - пробасил Танк - детина под два метра ростом с подбородком, которым можно кокосовые орехи колоть. - У тебя, грузиняка, спрашиваю! - ткнул он в сторону Чуга корявым пальцем.

- Я абхазец, - спокойно ответил Александр. - И если тебе хочется хоровода - устрою.

Он сдернул армейский ремень и, крутанув им «восьмерку», предложил: «Снимай штаны».

С ревом Танк попер на нас. А за ним и остальные.

Я толкнул дрожащую Оксану к ближайшему дереву, стал перед ней и приготовился оторвать голову каждому, кто попробует приблизиться. Козлина, который нас зацепил (они и впрямь был похож на козла - с вытянутой мордой и взлохмаченной бороденкой), прыгнул на меня с вытянутой вперед ногой... Я поймал ее и дернул вверх. Затрещали штаны, а, возможно, не только они. Раздался хриплый крик. Его с надрывом подхватил Танк, которого достала пряжка Чуга. «Шкаф» стоял на коленях, зажимая руками окровавленное лицо.

Тем временем трое других «скинов» вырубили Полундру и волокли его к воде.

- Стоять, сволота! Не сметь! - взревел Чуг. Но было поздно. Затащив Мукшаренко на железные мостки, под которыми ревел водосток, его раскачали и бросили вниз. Он рухнул безвольной куклой, мы бросились на выручку, бритые - на нас…

Пока я катался по земле с одним из них, Чуг разобрался с остальными и, красиво распластавшись в воздухе, нырнул за Полундрой. Умница-Ксанка была уже на полпути к общаге, откуда и вызвала милицию и «скорую».

Банда «скинов» оказалась залетной. Обитали в Ростове, периодически выбирались в Украину - «пошухарить». Ранее отмечались лишь хулиганством и грабежом. Мукшаренко стал их первым «мокрым делом».

Изрядно покалеченных нами ублюдков экстрагировали в Россию. А Сашку закопали. Навсегда. В гроб положили тельняшку…

Кинжалы и оса

С полгода мы жили с Чугом, как в дурном сне. Каждая вещь в комнате напоминала о Полундре. А уж если нам случалось слышать «Сектор газа» (редко, но всё же…), горло сжимала крепкая невидимая рука.

А потом Сашка исчез, оставив на кровати огромный пакет с надписью «На свадьбу Андрюхе и Оксане». Мы сыграли ее спустя год и месяц после гибели Полундры. Подаренную Чугом картину (могучий воин рассекает надвое дракона, из которого сыплются цветы и звезды) повесили в съемной квартире на почетном месте.

Где пропадает Чуг, я узнал случайно, когда, перещелкивая каналы, попал на криминальные новости. Симпатичная дикторша в белой блузочке с кружевными манжетиками жизнерадостно рассказывала об очередном убийстве в Ростове. «Это уже четвертый труп представителя так называемой «Черепановской» группировки, - щебетала она. - Правоохранители отказываются от комментариев, но из компетентных источников нам известно, что, как и предыдущие погибшие, Семен Горенцов был причастен к инциденту со смертельным исходом в Донецке. Выпущенные под подписку о невыезде…».

Она еще что-то говорила, но я уже не слышал. Во-первых, потому, что с фото погибшего на меня взглянула вытянутая физиономия паркового Козла. Во-вторых, я узнал орудие убийства - деревянный кинжал, с нечеловеческой силой вогнанный «скину» в сердце… У Чуга таких - вырезанных им лично из каких-то особых пород дерева - было ровно пять.

Потом у меня родился первенец, и прошлое откатилось в дальний угол сознания. До звонка от отца Чуга: «Здравствуй, Андрей. Я знаю, ты с Сашкой дружил… Мы хороним его завтра, приезжай».

Последний приют он нашел на маленьком кладбище, рядом с могилой матери, ушедшей, когда ему было всего три года. Провожать собралось всё село. Мужики молчали, женщины тихонько утирали слезы. Громко плакала лишь пятиклассница Танечка. Мне объяснили, что это крестница Сани - та самая, которую он семь лет назад выволок из горящей хаты.

«Пару месяцев всего как дома… И огонь прошел, и под пулями был, и под ножами. А, поди ж ты, по-дурному как… Оса кусн ула за горло, а у него на них аллергия. И рядом, как на грех, - никого», - качал головой Чуг-старший, сдабривая свою легендарную самогонку скупой мужской слезой.

А где-то на огороде палила по банкам бабушка…