Жительница Константиновки Вера Лопата выдержала годы рабского труда в фашистской Германии. Вернувшись в мае победного 1945-го домой, узница № 2700 с жаром, присущим, молодости, стала трудиться на производстве стекла. Вынеся в неволе побои, унижения и издевательства, женщина сохранила любовь к жизни, веру в людей и идеалы.

Оккупанты ловили и били

- Об остарбайтерах - молодых парнях и девчатах, насильно угнанных в 1942-43 годах в Германию и Австрию на тяжелые работы, не принято было говорить в послевоенные годы. Официальная пропаганда считала их едва ли не изменниками Родины, - поделился с «Донбассом» организатор первого на Донетчине клуба остарбайтеров - константиновский краевед Владимир Березин. - В нашем городе их осталось всего полторы сотни из доброго десятка тысяч. У каждого - своя печальная история. Самая необычная, пожалуй, у Веры Лопаты.

Мы встретились с Верой Ивановной в ее доме, на улице Советской. Несмотря на свои годы (а ей в октябре исполнилось 83), хозяйка бойко управляется по хозяйству, в доме - чистота и порядок. Пока я доставал диктофон и фотоаппарат, она спела на немецком языке песенку о любимице фашистских вояк - актрисе Марлен Дитрих. Они часто исполняли ее, проходя строем мимо лагерного барака, где томились от голода и холода невольницы.

30-е годы, вся семья еще в сборе (Вера - посередине).

Девочка из константиновского поселка цинковиков и думать не могла, что когда-нибудь в ее страну придет война. В 1939-м, окончив 7 классов, поступила в стекольный техникум. Но училась недолго...

- В конце июня 41-го у нас взорвали почти все предприятия. Многим работникам заводов и жителям удалось эвакуироваться. Мы с сестрой и дядей из Киева - братом мамы - пошли на вокзал и попытались уехать. Но нам это не удалось: состав был забит людьми. Дядя залез на крышу вагона, а мы вернулись домой, к родителям, - вспоминает Лопата. - Вскоре в город вошли немцы. Белобрысые вояки в серой форме сразу стали ловить кур, бить молодых ребят...

В вагоне-телятнике с горя пели песни

Чтобы не умереть от голода, Вера ходила с отцом по деревням, обменивала вещи на продукты. В мае 42-го, возвратившись домой из дальнего села с двумя килограммами зерна, они застали мать рыдающей. Оказалось, была облава с собаками, и младшую сестру Женю увезли на вокзал, посадили в вагон и отправили неведомо куда. Очередь старшей сестры подошла только через три месяца.

- Прихожу под вечер домой, а там два полицая сидят, меня дожидаются, твари. Сообщили, что немцы издали приказ: вся молодежь должна выехать в Германию. И увели под конвоем в ДК металлургов, там уже горевали пятнадцать девчат, - смахивает слезы рассказчица. - Утром нас погнали на вокзал, погрузили в телячьи вагоны и отправили в Сталино (ныне - Донецк. - Прим. авт.).

Узница №2700 трудового лагеря под Рюдерсдорфом 20-летняя Вера Лопата.

Там девушки прошли унизительную медкомиссию, потом их отправили в теплушках в Днепропетровск. А затем, уже общим эшелоном, в Германию.

- В вагоне, кроме соломы, ничего. Нас было человек десять из Константиновки, а рядом девчата из Славянска, Артемовска. Молодость брала свое, мы даже песни пели, чтобы не завыть от тоски, - вспоминает Вера Ивановна. - На одной из станций мы застыли от ужаса: рядом с насыпью лежали сотни трупов. Это были расстрелянные немцами евреи, в основном, молодые женщины. На место приехали ночью, я впервые увидела за время войны хорошо освещенный город. Это был Берлин.

Подсыпали лишний песок в бетонный раствор

- Нас повели на сборный пункт. Там осмотрели врачи, мне назвали мой номер 2700, сняли отпечатки пальцев на карту рабочего, - демонстрирует она документы на немецком языке. - Покормили неким варевом с брюквой. А утром нас построили в шеренгу. Приехали господа выбирать себе слуг для работы в имениях. Выбрали с десяток крепких девушек, а меня с остальными под конвоем посадили в машины и повезли в лагерь, в Рюдерсдорф. Расселили в бараки при заводе железобетонных изделий. Я потом узнала, что это местечко в восточной части пригорода Берлина давно известно разработкой известняка и производством цемента.

Жили в комнатах по 14 человек. С утра - на завод. Приходилось возить большие металлические тачки с цементом, щебенкой и песком в бетономешалку, потом готовую смесь тащить дальше и высыпать в деревянные формы. Оказывается, так немцы делали стеновые и шатровые панели, которыми восстанавливали разрушенные бомбами объекты.

- Мы нередко вредили: в раствор засыпали песка больше положенного, и плиты быстро разрушались. А кто виноват? Пойди - найди. Я возила тяжелую тачку, - продолжает Вера Ивановна. - В перерыв просилась дежурить на кухню, где готовили печеный картофель, старалась немного перекусить. А немцы заставляли нас петь, чтобы рты были заняты. Я удивляюсь, как невольники ноги передвигали, не то, чтобы работать? Кормили картошкой в мундирах и вязким тяжелым хлебом вперемешку с опилками. Мы с подругами, стоя к столу спиной, выбирали: кому какой попадет.

Когда немцы узнали о поражении под Сталинградом, злобу срывали на остарбайтерах. Отменили выход в город, урезали и без того скудные пайки, били без всякого повода...

Три минуты радости

В апреле 45-го, когда всё уже было ясно, немцы начали эвакуацию оборудования и работников в западную часть Берлина.

- Наша колонна растянулась на сотни метров, - говорит Лопата. - Едва мы перешли по мосту реку Шпрее, выйдя на трассу Франкфурт - Берлин, налетела авиация союзников. Мы бросились в ближний лес. Когда всё стихло, вернулись к разбитой от бомб колонне с техникой.

И тут невольники услышали лязг гусениц: из клубов пыли показалась вереница танков с красными звездами на бортах. Из люков выглядывали запыленные, улыбающиеся лица наших.

- Вдруг вижу: мне машет рукой офицер в черном комбинезоне: «Эй, Вера, беги сюда, родная моя!». Я обомлела: это был Вова Бирюков из нашей 20-й школы, из поселка цинковиков! Он мне в школе нравился, был старше на два года. Обнялись, пытались что-то друг другу рассказать. Но на всё про всё у нас было три минуты - танки шли дальше. Он крикнул мне на прощанье: «Передай моим, я скоро вернусь!». Но и передавать было некому (в Константиновке я узнала, что мать и отца Володи немцы убили), и не вернулся - сгорел в своем танке незадолго до Победы.

Прожила с девичьей фамилией

За вчерашних рабов крепко взялись военные. Распределили по зонам оккупации: часть - ушли к американцам, а наши - в советскую зону.

- Офицеры из «СМЕРША» допрашивали, не завербовали ли нас в шпионы, как мы себя вели в лагере. Но у меня репутация была чиста, поэтому отправили домой с первым же составом, идущим в Союз, - вспоминает  Вера Ивановна.

В Константиновке она была уже в двадцатых числах мая. Обнялась с мамой и отцом, постаревшими и поседевшими от тягот. Узнала, что старший брат Аркадий, боевой пилот, погиб, защищая Москву. Порадовалась, что сестра Женя вернулась из неволи.

- Закончив стекольный техникум, я стала трудиться мастером, затем начальником смены в цехе пеностекла на заводе «Автостекло». Вскоре цех расформировали, а меня пригласили на восстановленный завод «Укрцинк» трудиться в отдел главного конструктора. Там и завершила карьеру, отдав производству свинца более четверти века, - подчеркивает Лопата.

Своей семьи бывшей рабыне создать не удалось...

- Были кавалеры, но я не могла Вову забыть... Всю жизнь и проходила с девичьей фамилией, - улыбнулась на прощанье хозяйка. - Я уже много прожила, но до сих пор люблю жизнь и людей. Мне хватило зла и ненависти с избытком в неволе...

Неудачный побег и двойная смерть

Осенью 44-го, узнав, что наша армия уже находится в Польше, Вера с подругой Клавой отважилась бежать из лагеря. Но на первой же станции метро их задержал патруль и под конвоем доставил обратно.

- Хорошо, что мы отделались 25 ударами плети, - поежилась Лопата. - А могло быть гораздо хуже. Повезло, что охранниками у нас были старики. Молодых фанатиков забрали на фронт, иначе они бы нас расстреляли без разговоров...

Впрочем, трагедии случались и без юных фашистов.

- В лагере была одна женщина с сыном-подростком. Как-то он раздобыл у местных пацанов небольшой радиоприемник, настроился на Москву и узнал, что победа близка. Пошел по баракам разносить новость. Но парня кто-то «сдал», его схватила лагерная охрана, - вздыхает Вера Ивановна. - Его сбросили с кручи в карьер, он разбился на камнях. Мать не вынесла смерти сына и умерла прямо на месте казни. Вероятно, от инсульта или инфаркта.