Целуем ваши руки, доктор!

Сегодня Надежда Саенко отмечает 90-летие. Она - кавалер орденов Красной Звезды и Отечественной войны (обеих степеней), Богдана Хмельницкого, медали «За боевые заслуги». А всего у нее шестнадцать наград.

В корпункт «Донбасса» позвонили коллеги Надежды Григорьевны - торезские медики - и попросили рассказать в газете о необычной судьбе этой удивительной женщины.  Для своего почтенного возраста юбилярша, поверьте, выглядит прекрасно. Только просит, чтобы руки не попадали в кадр… Столько вынесшие, стольких спасшие, они постарели раньше своей хозяйки!

Девочка-врач

На выпускном вечере в Кубанском мединституте в Краснодаре юношей не было: праздник проходил в конце июня 41-го, и большинство мобилизовали. Впрочем, весь выпуск этого года так и не получил тогда дипломы. Всем, кто остался жив, их вручали после Победы. Девушкам тоже выдали повестки в военкомат, но сразу не призвали. Надюша Саенко возвратилась в родное Ставрополье и сразу же стала работать в станичной поликлинике, причем в единственном числе! Всех забрали на фронт, и новоиспеченная выпускница медвуза до самого 42-го года лечила своих земляков. 23 февраля, в самый праздник, пришла повестка: явиться на призывной пункт.

…Надежда положила на стол кадровика свои документы. Тому трудно было поверить, что эта хрупкая девушка, на вид вообще подросток - будущий полевой хирург. Не по тыловым  госпиталям служивший, а именно в медсанбате на передовой.

Первые дни работала на призывном пункте, куда стекались новобранцы. Командир постоянно одергивал юную докторшу, мол, не в потолок смотри, а на мужчин, вдруг они дефектные, а мы не заметим.

 - Каково мне было смотреть на абсолютно голых парней, причем попадались и мои бывшие одноклассники. Господи, но это была такая невинность по сравнению с тем, с чем столкнулась уже в мае под Керчью.

Надя Саенко, кавалер орденов Красной Звезды и Отечественной войны в том, 1946, году, еще только первой степени.

Под Камыш-Буруном с моим дедом Петром…

Военврач Саенко была откомандирована на восточное побережье Крыма, где наши войска отчаянно сопротивлялись наступлению немцев, неся неимоверные потери. В этом пекле и нашла Надя свой госпиталь в селе Алибай, где в разбомбленных хатах без крыш и даже стен квартировали в лучшем случае под брезентом раненые и медики. Оперировать приходилось при коптилках, солдат подвозили сразу сюда с передовой, минуя медсанбат. А вокруг вставала на дыбы земля: наши отступали, до последнего сражаясь, беспощадно атаковала немецкая авиация.

Мне впервые из уст очевидца пришлось слышать о том, что творилось под Керчью, где погиб мой дед Петр Маслов. Семье отца пришла похоронка, что пал он смертью храбрых возле озера Каясан у села Камыш-Бурун. Это село - одна из горячих точек фронтовой юности военврача Саенко. Кто знает, может, она и видела моего деда, а я тогда еще и не родилась…

Когда войска получили приказ отступать, госпиталю не было предписания сниматься с места. Главный врач на свой страх и риск отправил почти всех сотрудников к переправе, а более-менее крепких раненых усадили в несколько автомобилей, чтобы тоже пробирались к проливу. Сам с тяжело раненными и санитарами остался в поселке. И вдруг на глазах у всех в эту колонну полетели авиаснаряды… Раздался взрыв и в доме, где оставался военврач. Надежда Григорьевна до сих пор считает, что медики подорвали себя сами, ибо все равно немцы никого бы не пощадили, да и наши особисты долго разбирались бы, почему без приказа снялся с места госпиталь.

Тем, кто выжил, пришлось ползти по весенней хляби, чтобы не стать живой мишенью фашистов, почти в упор стрелявших по отступавшим. На переправе несколько дней практически без еды и сна довелось грузить в баржи раненых. Но вскоре баржи остановились (пошел слух, что горючее закончилось), на крымской стороне остались те, кому, по сути, уж не суждено было выжить. Немцы утюжили бомбардировками все подряд. В отчаянии люди пытались переплыть пролив на автомобильных камерах, но, во-первых, силы иссякали, во-вторых, течение всех относило к Керчи, которую уже заняли немцы… И все же переправиться в Тамань удалось благодаря морякам, нашедшим баркас почти без дна. Залатали его кое-как, заставили всех касками постоянно вычерпывать воду, а вместо весел использовали доски от кузовов машин. Повезло, что немец притих, наверное, набирался сил перед десантом на Кубань. В проливе наш сторожевой катер заметил баркас, отбуксировал его на косу.

Жива, Капелька!

- Я очнулась лежащей в пахоте ниц лицом. Подняла голову, а вокруг, словно трупы, лежат люди, которых свалил сон: организм просто отключился. Побрела дальше, пока не увидела санитарную машину. Повезло, начальником этого госпиталя был наш бывший студент, к которому я и бросилась со слезами: «Коля, ты помнишь меня?».

- Ну, конечно, Капелька! - кинулся к ней военврач.

Так называли Надю в институте - щупленькую светловолосую «дюймовочку», которой столько испытаний выпало в жизни, которая прошла всю войну военным хирургом медсанбата. До конца 42-го эта Капелька работала по кубанским госпиталям, а - потом второй Украинский фронт, кровавая переправа через Днепр. Знаменитая Яссо-Кишиневская операция, болота Трансильвании с их малярийными комарами, окружение в Венгрии - все это наша героиня пережила, и, как утверждает, именно фронтовые испытания закалили ее.

Первое осколочное ранение получила, когда в хирургическую палатку попала бомба. Раненую закрутило в обрывки брезента, в которых она едва не задохнулась.

Всю Украину пришлось пройти пешком, бывало, в день до полусотни километров вышагивали. По Европе уже ездили на машинах.

В Венгрии под Неретхазе попала в окружение, в нем погиб ее жених, полковой врач. Пробирались к своим только ночью, днем спали где придется. И так девять суток. За счастье считали, если в кукурузных стожках находили сухой початок - хоть какая-то еда!  Так вот, в темноте группа, в которой шел Надин нареченный, наткнулась на спящих немцев, и ее автоматной очередью уложили наповал. Надя написала его родным, как все случилось.

Сиреневый май любви

А замуж Надежда вышла за однополчанина, которого сама трижды оперировала. Он после госпиталей всегда возвращался в часть, поближе к любимой. Объяснился с нею оригинально: долечивался в медсанбате, а молодежь упросила комиссара отпустить посмотреть пустующий графский дом. Здание было открыто, но все имущество хозяин загодя вывез. Всюду буйно цвела сирень, в озере посреди прекрасной лужайки плавали черные лебеди. Идиллия!

И вот появился перед всей группой Михаил с огромным букетом сирени и подарил его именно Наде. А еще преподнес стеклянную фигурку собачки, которую до сих  пор хранит Надежда Григорьевна, вдовствующая уже 20 лет. Она, к несчастью, пережила и сыновей, осталась с внуками и правнуками.

Эту стеклянную собачку в семье хранят с того памятного сиреневого мая 1945 года.

Муж был военным, они долго жили в Германии, под Тернополем, в Черновцах. А притормозили в наших краях в шестидесятых, Михаила направили на службу в военкомат. Надежда Григорьевна долгое время работала замом главврача по лечебной части, в Торезе она человек не просто известный, а весьма уважаемый.

А рук своих, Надежда Григорьевна, не стесняйтесь: в жару и морозы, под бомбежками, не зная маникюров и кремов, они всю войну спасали человеческие жизни! Целуем ваши руки, доктор!

«Для женщин война - это двойной ужас!» 

Вокруг «кустов не наблюдалось», о горячей воде, кроме редких бань, забудь. От чесотки перед баней намазывались какой-то черной мазью, чтобы ее потом смыть. Вши заедали, а бороться с ними просто некогда было. В операционной палатке постоянно приходилось дышать эфиром, который наливали раненым в маски на глазок - другой анестезии не было. Голова кругом, а работали, как на конвейере: на первом столе раненого раздевают, на втором очищают раны от грязи, обрывков одежды, на третьем - операция, на четвертом - перевязка. И так, считай, круглые сутки с коротким перерывом на сон и еду на ходу, почти всухомятку. Нижнее белье шили сами. Нитки выдергивали из марли, а иголки должны быть у каждого солдата!