"В списках расстрелянных гестапо нет Мазая"

Завтра исполняется 100 лет со дня рождения Макара Мазая. В советское время, благодаря пропаганде, это имя знал каждый школьник. Еще бы: ударник труда, рабочий-новатор, зачинатель соревнования за высокие объемы выплавки стали. Сегодня мы смотрим на героев того времени другими глазами. Но для Донбасса этот человек остается знаковым, ведь мы и сейчас любим упомянуть о том, что своим металлом кормим всю страну. Никто не станет оспаривать, что Макар Мазай, человек с настоящим донбасским характером, сделал большой вклад в то, чем мы теперь гордимся. Накануне юбилея журналист «Донбасса» узнала ранее неизвестные факты от единственного оставшегося в живых сына знаменитого металлурга - Александра Макаровича Мазая.

«Когда немцы вошли в дом, батя хотел всех взорвать»

- Мне было четыре года, когда батя погиб, - говорит Александр Макарович. - Я хорошо запомнил только его голос и руки. Руки у него были крепкие, сильные. Он поднимал меня и подбрасывал к потолку. И при этом так сильно сжимал, что и сейчас, когда я это вспоминаю, чувствую, как у меня болят ребра. А еще отлично помню его пальто. Была у него такая шутка - он приходил домой, снимал свое огромное пальто и бросал прямо на меня. Оно было такое тяжелое, что я не мог даже на коленки встать, оно меня душило. Я копошусь, пытаюсь из-под него вылезти - и слышу, как родители надо мной смеются.

- Вскоре после вашего рождения семья переехала в Москву

Александр Мазай на крыльце квартиры, где семья жила в то время, когда имя его отца гремело на весь Советский Союз.

- Да, отца отправили туда учиться в Промышленную академию. Мы жили в общежитии, где был такой длинный коридор, что мы с братом катались по нему на велосипеде. Отец приходил поздно, но когда этот велосипед ломался, то всегда чинил его. Помню, как однажды в Москве отец жег во дворе какие-то бумаги, а его за это забрали в милицию - нарушение общественного порядка! Но как только началась война, всех студентов отправили по домам. Мы возвращались в Мариуполь под бомбежками. Я ничего еще толком не понимал, и мне очень надоедало, что поезд постоянно останавливался, надо было выскакивать и куда-то бежать, а кругом что-то бабахало.

- А почему такого ценного специалиста, как Макар Мазай, не эвакуировали из Мариуполя, когда фашисты уже входили в Донбасс?

- Он остался, потому что перед ним стояла задача вывести из строя производственные мощности - ничего нельзя было оставлять немцам. Этим должны были заниматься профессионалы, такие, как он. Практически все рабочие с семьями остались. А вот многие начальники поуезжали.

- Немцы с 30-х годов знали, кто такой Макар Мазай, и хотели «прибрать его к рукам»…

- Да, на него объявили настоящую охоту, везде развесили объявления с ориентировками. Он скрывался по окрестным селам, только иногда заскакивал домой, в поселок Талаковку, где мы жили в землянке у маминого брата. Как-то раз забежал и, как был, в грязном пальто, задремал. А на поясе у него висели револьвер и гранаты. Мама увидела, что они ему мешают, давят, не дают отдохнуть, и сняла - всё равно ведь он сейчас дома, в безопасности. И тут к нам на минутку заглянула соседка. Смотрит - лежит Макар Мазай, за которого большие деньги дают. Она тихонько вышла и рассказала мужу. А тот сразу посадил сына на мотоцикл и отправил в город. Не прошло и получаса, как фашисты окружили дом. Мы с братом спрятались на печке и смотрели. Когда враги вошли в дом, батя вскочил, сразу схватился за пояс - и глянул на мать укоризненно, понял, что она забрала оружие. А если бы не забрала, он бы нас всех взорвал. Батя такой человек был - на всё пошел бы, чтобы только не попасть к немцам в руки.

- Больше вы его не видели?

- Последний раз мать его видела в гестапо. Когда его забрали, она понесла передачу. Но не приняли, сказали, что не положено. И тут его провели по коридору. Им удалось перекинуться двумя словами. Он был весь в синяках, спросил только: «Как дети?» И всё. В советских энциклопедиях писали, что фашисты его расстреляли. Но я сам собирал материалы об отце и пришел к выводу, что, скорее всего, его убрали свои, чекисты. Слишком боялись, что он перейдет на сторону немцев. А он ведь был лидером, за ним бы сразу потянулись все остальные рабочие. В списках расстрелянных гестапо нет его фамилии. Не осталось никаких следов, никаких упоминаний о нем. А немцы, они ведь пунктуальные - ровно в пять утра вывозили людей в специальное место и расстреливали строго по списку. Не может быть, чтобы они его пропустили.

- А в остальном вы согласны с официальной биографией вашего отца?

- Я недавно смотрел фильм, в котором рассказывали, что в детстве он бродяжничал. Это неправда. Он жил на Кубани, остался сиротой и пошел батрачить на местного кулака. Но тот над ним издевался, и кончилось тем, что отец убил его стамеской. Он всегда был за правду - взял и ударил. Насмерть. Пришлось скрываться. А тут как раз приехали бригады, которые собирали народ на заводы. Думаете, кто-то хотел идти в металлургию? Силой загоняли. Если бы вы видели, какие были тогда условия работы. Рабы, которых нам сейчас в фильмах показывают, в подметки не годятся металлургам того времени. Вот отца и взяли чернорабочим. Для большинства карьера на этом и заканчивалась. Стать сталеваром в то время было всё равно что главным инженером - единицы дослуживались до этой должности. Только с его силой воли можно было чего-то добиться.

«Автомобиль от Орджоникидзе семья сдала в военкомат»

- Сейчас пишут, что рекорды передовиков того времени на самом деле не были их заслугой, всё это искусственно организовывали с целью пропаганды.

- Был у нас такой известный сталевар Григорий Горбань, памятник ему стоит. Он и на заводе-то практически не появлялся. Только и делал что ездил по комсомольским собраниям. Мне рассказывал знакомый, который работал с ним за соседней печью: «Я загружаю свою печь, всё соберу - опилки, стружки, чтобы ничего не пропало. Пока всё это утрамбую, переплавлю, шлак солью - целое дело. В конце концов сделал две болванки. Тут прилетают люди: сейчас будет показательная плавка у Горбаня, иностранцы приехали. Берут мои болванки, еще горячие, кладут в его печь и сливают хорошую чистую сталь». Понимаете? Это же липа! А мой отец на заводе ночевал. Мать рассказывала, что его с работы практически без сознания привозили. Выгрузят, отоспится - и снова на работу.

- А как он относился к партии, власти?

- Ему было всё равно, лишь бы работать не мешали. Ведь когда он начал что-то предлагать, никто его не поддержал. Ну представьте, пришел пацан на работу, ему поручили кирпичи носить. А он вдруг говорит: «Давайте печь переделаем, будем сталь варить по-другому». Что ему сказали? «Да иди ты, сопляк, отсюда. Будешь еще нас учить, как сталь варить!» Все привыкли работать по старинке, никому не нужны были его идеи. А у него чутье - что углубить, с какой стороны лучше подуть, как свод поднять, чтобы процесс лучше шел. Полтора года он доказывал, что ему стоит дать шанс. Он только для этого в комсомол и вступил. Предложил комсомольцам написать письмо в «Правду», чтобы дали одну печь на эксперимент. Их поддержал Орджоникидзе, дал такое распоряжение! И что, думаете, им кто-нибудь помогал? Они всё сами делали: старую печь ломали, новую строили, дни и ночи там проводили - поспят немного и продолжают. Только на то, чтобы отладить новую печь, ушло две недели. И всё это время он даже дома не появлялся. Никаких лабораторий тогда не было, они всё делали на глаз. И вдруг руководство цеха увидело, что у них стало получаться. Раньше за восемь часов выплавляли три тонны стали - здесь же они за шесть часов сделали четыре. А потом пять, шесть семь... Тут уже на всем заводе стали переделывать печи по его технологии.

- Серго Орджоникидзе внимательно следил за экспериментом Мазая, и когда у него получилось, даже подарил ему автомобиль.

- Да, в то время в Советском Союзе только у двух человек было личное авто - у Стаханова и у отца. Нам дали ГАЗ-М-1 черного цвета, так называемую «эмку». Он месяц поездил, а потом мы с ним и с мамой попали в аварию. Мне было полтора годика. Не знаю, как это получилось, но машина перевернулась. А у меня - ни одной царапины! Отец матери тогда сказал: «Марфуша, этот мальчик умный и счастливый, мы с ним не пропадем». А когда началась война, он сдал эту машину в военкомат - сказал, на фронте она нужнее. Он был очень упрямый. Но людей любил, был душой компании.

«Мы всегда были нищими»

- А после его смерти вы чувствовали какое-то особенное внимание к себе, поддержку со стороны властей?

- Да что вы! Мы были нищими. После войны нам вернули квартиру, но там жили другие люди, которые заняли ее во время войны и отказались выселяться. Когда сталевары узнали, выбросили их. Только так мы вернулись в свой дом. А потом начался голод. Мать осталась одна с нами, четырьмя детьми. Мы бы умерли, если бы родственники не давали иногда немного картошки, да если бы не море. Попросим у рыбаков тюльки, мама ее целиком, не чистя, перемелет со шкурками от картошки, слепит лепешки - неделю живем. Позже маме назначили пенсию на каждого ребенка. Знаете сколько платили в месяц? На эти деньги можно было купить одну булку хлеба. Мы еле выкручивались. Я хорошо рисовал, и мы с сестрой продавали мои картинки на рынке.

- Сейчас городской совет рассматривает вопрос о присвоении Макару Мазаю звания «Почетный гражданин Мариуполя».

- Ну, конечно, рассматривает. Что они теряют, когда от человека одна память осталась? Вы живым жителям города что-нибудь дайте!

- Советская хроника не обращала внимания на такие «мелочи», как любовь. А вы знаете, как познакомились ваши родители?

- Мать работала в цехе ремонта мартеновских печей - очень тяжело было, приходилось кирпичи носить. Отец стал приходить и предлагать помочь. Она его поначалу прогоняла, говорила: «Не надо мне помощников!» А потом сдалась. Скучать ей с ним не приходилось. Мама рассказывала, когда они только поженились, по поселку пошли слухи, что где-то за Волновахой стал бить целебный источник со святой водой. И многие стали туда ходить пешком за этой водой. Мама с подружками тоже отправилась. А батя очень этих дел не любил. И вот принесла она воду, поставила бутылку, а он в это время что-то чертил. Но стоило всем выйти из дома, как он подменил воду - принесенную вылил, а налил простую. А мама тем временем пригласила соседок, и стали они эту воду рассматривать. Одна говорит: «Я вижу в ней святого Пантелеймона», другая тоже что-то увидела. Тут батя как вскочит: «Мать вашу в кадушку! Что вы там видите? Я туда простую воду налил. А ну вон отсюда!»

- А вообще, какие между ними были отношения?

- Судите сами: мама прожила 84 года, но после смерти отца у нее больше не было другого мужчины. Даже через много лет, когда рассказывала о бате, она захлебывалась от счастья. Иногда я нашалю, а она говорит: «Вот ты, такой-сякой, прямо как твой батько». А в следующую секунду смотрю - улыбается, вспомнила его. Она его всю жизнь ждала. Не верила, что он погиб. Года до пятидесятого всё надеялась, что, может быть, его увезли в Германию, и он вот-вот вернется. А потом уже не надеялась, но всё равно ждала.

Ни один Мазай больше не стал сталеваром

Всего у Макара Мазая и его жены Марфы было пятеро детей. Младший, Валерий, умер еще в детстве. Остались Ида, Александр, Виталий и Галина. Ида, старшая, всю жизнь проработала на Мариупольском заводе тяжелого машиностроения - с помощью рентгенографа определяла брак в металлических изделиях. С этим же заводом связала свою карьеру и Галина. Мальчики выбрали другие пути. Виталий окончил мореходную школу в Батуми и ходил на судах торгового флота по Каспию. А у Александра оказался совсем другой талант - он с детства лучше всех гонял мяч. Так и стал футболистом. В 1957 году даже играл за «Шахтер», потом - за горловскую, севастопольскую и, конечно же, мариупольскую команды.

- Мой сын тоже носит фамилию Мазай, - говорит Александр Макарович. - Но у него родились две дочери. Так что сын уйдет - и фамилия исчезнет...

Досье «Донбасса»

Макар Никитович Мазай родился 31 марта 1910 года в станице Ольгинской, ныне это Приморско-Ахтарский район Краснодарского края России. Его отец был красным кавалеристом и погиб во время гражданской войны. В 1930 году Макар поступил чернорабочим на Мариупольский металлургический завод имени Ильича, через пять лет стал сталеваром. В 1936 году он один за другим установил рекорды по съему стали с квадратного метра пода печи с максимальным результатом 15 тонн за 6 часов 30 минут и стал зачинателем движения скоростного сталеварения в Советском Союзе. Будучи делегатом Чрезвычайного VIII Всесоюзного съезда Советов, шокировал всех своей пламенной речью, которая закончилась призывом «Зальем фашистам глотки горячим металлом!» После этих слов дипломатическая ложа опустела, а вот Сталину они понравились, и вскоре сталевар с семьей переехал в Москву, чтобы учиться в Промышленной академии им. Кагановича. С началом войны он вернулся в Мариуполь и остался в оккупированном городе, где до последнего момента выводил из строя заводские мощности. Был схвачен и - по официальной версии - расстрелян немцами после длительных пыток за отказ от сотрудничества.