Положила немца на обе лопатки

одна из боевых подруг дважды Героя Социалистического Труда Прасковьи Ангелиной, жительница старобешевского села Стыла Василиса Балакай

Лицо словно писано монахами Афона

На первый взгляд, Стыла ничем не отличается от соседней Коммунаровки. Однако в скучном ряду построек конца прошлого века нет-нет да и мелькнёт осколок старины: крытый греческой черепицей птичник, вросший в маковку холма остов ветряной мельницы, заброшенное кладбище, где на рухнувших каменных крестах ещё можно рассмотреть характерную угловатость эллинского письма. Дом пенсионерки Василисы Балакай, по здешним меркам, новодел. Построен он в 1907 году и вдобавок обложен кирпичом на современный лад. Но дух ушедших веков присутствует в каждой мелочи, будь то круглый столик-трапез или дедовская софа. Да и лицо хозяйки словно писано монахами Афонского монастыря. Оно подсвечено изнутри вековечной смиренностью и пламенем очага, на котором вскипает сдобренная сушёным укропом похлёбка.

Память у Василисы Ивановны так же крепка, как и зубы. По крайней мере она явно не испытывала нужды в подсказках присутствующего при беседе сына Ивана. Правда, из-за хвори не смогла поехать в райцентр на собрание оставшихся в живых трактористок ­бригады Прасковьи Ангелиной. Но, к счастью, болезнь отступила, и хозяйка, как прежде, готовит еду, ухаживает за кроликами, доит козу-рекордистку и даже помогает сыну убирать огородину.

- Слава Богу,  этим летом хорошо уродила картошка, - говорит Василиса Ивановна. - Зерно получили, три своих пенсии на уголь отложила. Но главное - не надо опасаться, что на запасы кто-нибудь позарится.

- А что, подобное случалось?

- И не раз. Когда отца раскулачивали, он и ещё четыреста стыльских мужиков невесть где сгинули, продармейцы вымели амбар до последнего зёрнышка. В войну единственный продуктовый запас - триста килограммов кукурузы - забрали вояки Антонеску. А заодно все табуретки прихватили.

- Они-то на кой ляд оккупантам понадобились?

- Мамалыгу варить. Им, видите ли, лень было дров нарубить.

- Немецкому коменданту или старосте жаловались?

- А кто и когда прислушивался к голосу простого человека? Как в фильме про Чапаева крестьянин сказал: "Белые придут - грабят, красные придут - тоже берут". Если мы и пожили когда, то при Брежневе… Но, как только стали "самостийными", село вновь начало лихорадить. Покинутые дома в Стыле уже на сотни считать надо. Такого не было даже при раскулачивании и после Отечественной войны.

Сгоревшим заживо - траурный сноп

При всём при том,  Василису Балакай не следует причислять к ветеранам, которые с пеной у рта доказывают, будто в годы их юности вода была более влажной. Однако у неё есть то, чего нет у молодого поколения, - возможность сравнивать. И сравнения эти зачастую не в пользу нового века:

- Мои земляки с деда-прадеда отличались трезвостью, - говорит собеседница. - На этот счёт даже существует анекдот о Коте и Спиро, которые "пили-пили чекушку и ещё Юре стакан остался". Ни один уважающий себя мужик не позволял себе появиться на улице с бутылкой спиртного в руке. А теперь что… Приходит однажды подружка бабушка Соня, делится подсмотренной сценкой:  "Представляешь, Василиса, возле моих ворот остановились две свиристёлки лет пятнадцати… Курят, пивом запивают и так выражаются, что ничего подобного я в городе на заборах не читала".

В свои пятнадцать выпускница курсов механизации Василиса уже проложила первую борозду. "И куда ты такая молоденькая, - только покачала головой благословившая девчушку на тяжкий труд бригадир Прасковья Ангелина. - Тебе куклами ещё впору забавляться". - "Нет у меня, тётенька, кукол, - ответила шёпотом Василиса. - И мамы с папой тоже нет…"

"Вот здесь, в братской могиле, их и похоронили, всех пятерых", -  говорит Иван Балакай.

Собеседование это произошло спустя два года после того, как в апреле 1937 года неизвестные живьём сожгли в вагончике полевого стана пятерых трактористов: четверых парней и девушку. Им потом, вместо венков, на могилку положили ржаной сноп.

- Боялась ли я? - переспросила хозяйка. - Нет, наверное. Нам просто некогда было дрожать от страха. Пахали сутки через сутки, иногда засыпали за рулём. Я тоже однажды уснула. Очнулась от того, что трактор радиатором упёрся в стоявшие на краю загонки баки с керосином...

- От Прасковьи Никитичны, наверное, досталось на орехи?

- Самую малость. Только однажды крепко отругала… Заканчиваю загонку, а бригадир на меже с охапкой соломы стоит. "Ночью, - говорит, - заморозок был, а ты попой на голом железном сиденье. Сию минуту солому подстели!" А вообще, она нас, девчушек, жалела. Сколько раз помогала картер снять, мы каждое утро это делали, чтобы подшипники смазать. Весил он без малого пуд и имел две дюжины трудно поддающихся гаек.

Пашу сгубил керосин

- Зато себя бригадир не очень-то берегла, - продолжает Василиса Ивановна. - Только раз видела её отдыхающей. Так и заснула за обеденным столом полевого стана, в одной руке - ломоть чёрного хлеба, в другой - алюминиевая ложка. А померла, как говорили, от цирроза печени. Многие наши трактористки от этого померли. А причиной всему не водка, а керосин. Его остатки после каждой смены надо было из топливного бачка через шланг высасывать. Жаль, не придумал никто на бачках сливной краник поставить, сколько бы моих боевых подруг было спасено… Хорошо, я молодая была, крепкая, не то, что сейчас… Однажды даже немца на обе лопатки положила. Его Зепом звали. По-русски хорошо разговаривал... "Эвакуироваться я не смогла, так и осталась в оккупации. А в августе сорок третьего погнали нас немцы за околицу рыть окопы. Парни-подростки, глубокие старики,  да мы,  бабы. Подходит Зеп, росту одного со мной, только посуше. "Я слышал, - говорит, что греки - мастера бороться. Я сам борец, дома призы брал. Думал у вас чего перенять, только ни одного достойного противника не вижу".  - "Дождись,  - отвечаю, - скоро наши придут. Слышь, за Кальмиусом уже громыхает вовсю.Только куда тебе, сморчку, с ними тягаться. Тебя любая баба на лопатки положит". Ну, он со злости и полез бороться, - продолжает хозяйка. - Наши деды лопаты побросали, кричат издали:  "Ты ему, пожалуйста, членовредительство не сделай. А то, чего доброго,  застрелит в отместку". Но Зеп поражение нормально воспринял. Когда я его через бедро о землю шмякнула, признался во всеуслышание:  "Не стану я ваших мужиков дожидаться. Если меня девушка поборола, то они точно в бараний рог согнут".

Бомба под правым колесом

Мужики действительно через несколько дней пришли. Только в Стыле не задержались. Погнали дальше, на запад, Зепа и других немцев, а Василиса вновь села за руль трактора.

- С бригадиром мы вскоре встретились в поле, где я чуть не наехала правым колесом на неразорвавшуюся бомбу, - завершает воспоминания хозяйка. - Пашу такой грустной никогда не видела. Сунула мне в руку листовку:  "С самолёта сбросили над селом. Здесь написано, что твой родной брат в ночной атаке уничтожил десятерых гитлеровцев. А товарищ Сталин хочет таких вот героев и их семьи депортировать вслед за крымчаками и чеченцами. Поеду в Москву, постараюсь отговорить". И таки отговорила, не стронули нас с земли предков.

Спустя несколько лет Василиса рассталась с железным конём. Наконец вернулись те, кого так долго ждали, кто не погиб на реке Молочной и кто выбрался из-под Гурьева, где почти целиком полегла брошенная на трудовой фронт греческая дивизия. К тому же нашёлся суженый, пришла пора обзавестись семьей. Правда, от обязанностей колхозника не освобождают даже многодетных матерей. И так тянула лямку до тех пор, пока не исполнилось шестьдесят пять, после чего в трудовой книжке появилась вторая запись. А первая была сделана в ту пору, когда Василисе было столько, сколько и двум пигалицам, на которых пожаловалась подружка Софья. Но сама хозяйка молодых строго не судит:

- У каждого поколения своя судьба.  Нам выпал тяжкий труд, война, погубившее в Стыле множество скота и людей наводнение 41-го, этим - безвременье, безработица, презираемые предками вредные привычки.

И, действительно, каждый из нас приходит на землю, чтобы проложить свою неповторимую борозду. И чем меньше огрехов он допустит на ней, тем больше у него будет шансов сказать: "Я прожил эту жизнь не зря!"