Когда в Донецке начался ад, Елена с семьей вынуждена была покинуть город, театр, дом — и начать все с нуля. О непростом решении, перипетиях, связанных с отъездом, поиске работы, безысходности и прочем можно написать роман.

Сейчас, наконец-то, забрезжил лучик надежды: на днях ведущая донецкая актриса впервые вышла на столичную сцену — в новом спектакле «Великие комбинаторы» (по произведению «Двенадцать стульев»).

— Лена, кого вы сейчас играете?

— Тещу Кисы Воробьянинова, — говорит народная артистка Украины Елена Хохлаткина. — С нее же все начинается. Если бы не Клавдия Ивановна, этой истории не было бы.

— До сих пор помню вашу темпераментную мадам Грицацуеву — просто фейерверк. И не только ее.

— Да, у меня были роли, о которых мечтает каждая актриса, поэтому мой «донецкий» период называю золотым. В 2000-м нас с мужем (заслуженный артист Украины Виктор Жданов. — Авт.) пригласил в труппу худрук театра Марк Матвеевич Бровун. Я не устану благодарить этого легендарного человека. И не только я. Мы с коллегами всегда, на любом застолье обязательно произносили тост за его здоровье. Он не слышал наших слов, но артистам важно было их сказать. Худрука действительно очень уважали, он немало сделал для каждого, кто служил в театре. Марк Матвеевич по крупицам создавал коллектив — заманивал в театр, загружал работой, хлопотал о жилье. У него был свой творческий план на каждого актера.

Донецкий драмтеатр — его детище. Он считал, что ремонт здания должен быть самым лучшим, а условия работы — самыми комфортными. У нас все спектакли шли с аншлагами, и это стало предметом особой гордости Бровуна.

Да и в житейских делах он помогал безотказно. У меня никогда не было советчика-мужчины. Папа умер, когда мне исполнилось пять лет. Марк Матвеевич в каком-то смысле заменил его: стал и другом, и наставником, и советчиком. Он ушел из жизни в 2012-м, но навсегда остался в нашей памяти.

— Бровун опередил время. Его заслуга в том, что в театре русскоязычного региона почти все постановки шли державною мовою. Многие тогда не разделяли политику дальновидного худрука. Но очень быстро все встало на свои места.

— Если говорить о проблеме украинского языка на Донбассе, то я отношусь к «блаженно неведающим» о ее существовании.

Да, мы ощущали ропот в самом начале спектаклей по произведениям украинских классиков или зарубежных авторов, переведенных на украинский язык. Первые минуты в зале недовольно шушукались. Но вскоре публика затихала, а в конце неизменно устраивала овации.

Вопрос языка абсолютно надуман. Всегда привожу в пример реакцию своей русскоязычной подруги. После спектакля спрашиваю: «Понравилось? Ничего не смущало? Все понимала?» А она… не помнила, на каком языке говорили на сцене!

Что касается меня, я выросла в Украине. Когда собирается семья, мы поем украинские песни. Мои дети на ночь слушали народные колыбельные и весь музыкальный репертуар театра. Считала и считаю, что я живу, работаю, прославляю, если хотите, мою страну и что мне повезло в этом плане. Я испытывала физическую боль, когда в «республике» крушили украинскую символику. Столько ненависти! Это был самый настоящий апокалипсис.

— Вы когда-то сказали, что Кручинину в драме «Без вины виноватые» играли для сына.

— Это традиция — посвящать важный для меня спектакль близким: сыну, дочери, мужу. Они могли и не знать об этом. У Островского пронзительно звучит лейтмотив материнской любви. В постановке «Умри — и я женюсь» по пьесе Эдуардо де Филиппо «Филумена Мартурано» много сказано о супружеских отношениях. Словом, в любой хорошей пьесе обязательно есть тема, о которой говорю со сцены, в том числе и со своими родными.

Вообще, для меня это принципиально — работать «адресно», апеллировать к кому-то конкретному. Посыл, энергия, мастерство обязательно найдут своего зрителя.

— О вас где-то было написано: «Не помнит обид и не ищет виноватых».

— Мне легко в жизни. У меня нет врагов. Может, существуют те, кто недоволен мною, но это их проблемы.

Один из моих учителей, а к таковым отношу каждого режиссера, с которым работала, когда я начинала «пениться шампанским» в чей-то адрес, сказал: «Не нравится запах, отойди». Вот и «отхожу»: ищу и вижу в человеке что-то хорошее. Стараюсь не влиять, не пытаюсь изменить его.

— Читала, что к Рождеству вы помогли волонтерам из киевского центра помощи переселенцам на улице Фроловской организовать праздник для детворы.

— Я и в мирной жизни занималась благотворительностью. Никогда не имела больших денег, но всегда откликалась на просьбы о помощи и не считала нужным афишировать это. Вообще, убеждена, что отдать десятину нуждающемуся — это очень важно. Есть люди, которым тяжелее, чем тебе, — помоги им, но молча. Если не можешь материально, как мы сейчас, сделай что-то полезное.

— Мы все теперь живем войной. Особенно те, кто не понаслышке знает, что это такое.

— У меня много мыслей «по поводу». Но не могу оформить их в письменную речь — за все это время не написала ни одного поста в «Фейсбуке». Может, когда-нибудь потом займусь.

Нынче модно рассуждать о том, чему нас научила война. Одни говорят, что компромиссам, другие — терпению, третьи еще чему-нибудь. Война ничему не может научить! Это агрессия, злоба, страх, боль, потери. Сплошной негатив. Единственный плюс войны в том, что народ сплотился, что мы гордимся нашими флагом, гимном и осознаем, что мы — украинцы.

За этот период довелось через многое пройти. Это год больших разочарований. Очень больших. Сейчас все настолько сложно, запутано политиками… Меня до слез огорчают сообщения о мародерстве, пьянстве в украинской армии, о гибели бойцов из-за невежества командиров. Когда снаряд летит в дом, на остановку, на завод, мне все равно, с чьей стороны он запущен. Я плачу, когда бомбят Донецк и гибнут мирные жители, дети. Как мне с этим жить? Понимаете, там люди. Со своими слабостями, пороками, заблуждениями. Они подвержены влиянию. Но сейчас им очень тяжело. Знаю одно: надо прекращать стрелять и начинать говорить.

— Война вас изменила?

— Нет, нисколько. Люди не меняются. Обстоятельства, взгляды на жизнь, реакция на что-то могут стать другими. Но мы остаемся прежними. Все черты заложены в нас изначально на генетическом уровне, плюс воспитание и, безусловно, самовоспитание.

— Тяжело принимали решение покинуть Донецк?

— Не то слово! Я до последнего не хотела выезжать. Искренне думала, что покидаем город совсем ненадолго.

— Но коллеги же остались?

— Да, продолжают работать. Нам Наталья Марковна Волкова (дочь Бровуна, нынешний директор театра. — Авт.) сказала: «Это ваше решение. Не получится — возвращайтесь». Из тех артистов, кто разбежался по стране в поисках лучшей доли, к сожалению, пока не знаю ни одного, у кого она сложилась бы удачно. Что касается оставшихся «там», — кто-то называет их коллаборационистами и предателями, я же не берусь их осуждать. Даже в каких-то приватных беседах. Считаю, что театр не разграблен благодаря им. Точка. А время нас рассудит и примирит. Предатели — те, кто заварил эту кашу, кто в одночасье сказал, что отныне все будет по-другому.

— Вы покинули Донецк и…

— Вскоре поняли, что война затягивается и пути назад нет: наша гражданская позиция многим «там» не нравилась. Планировали вернуться в Херсон, где работали до приезда в Донецк. Но мужу предложили роль в сериале, ему надо было находиться в Киеве. Потом его пригласили в Театр на Левом берегу, где работает наша дочь Оксана. Она выросла за кулисами. Первый раз вышла на сцену, когда ей не было еще и двух лет. А сын учится в 9-м классе. Он другого склада. Но разобрать спектакль очень точно, грамотно и по делу может.

Так вот все эти месяцы мы ждали и верили, что Министерство культуры примет какое-то решение о судьбе Донецкого театра. Хотя, давайте будем реалистами, вывезти огромный коллектив, декорации, реквизит, костюмы — идея абсурдная. Кто возьмет на себя заботу о людях, о ценностях, решит массу вопросов? С другой стороны, это же один из лучших театров в стране. Что-то же можно было сделать! Короче, мы совершенно не были готовы осознать, что никому не нужны, нас никто нигде не ждет. Понимание этого факта далось безумно трудно.

Найти работу, наладить быт нам помогли друзья и коллеги. У меня полгода были опущены руки. Трудно начинать новую жизнь с нуля. И в профессии, и в быту. Когда, извините за подробности, в квартире, которую снимаем, нет ни ложек-вилок, ни мебели… Есть утверждение, что «счастье — это когда утром хочется на работу, а вечером — домой». Сейчас я могу сказать точно, что в Донецке мы были счастливы. Вообще, я энергетически привязана к этому городу. Там часть меня. Я собственник. Клочок земли за городом — мой!

— С трудом представляю вас в качестве огородника.

— Почему? Очень люблю возиться в земле. Все знали, что мы консервировали только свои огурцы-помидоры, весь театр угощали орехами — два дерева давали какой-то невероятный урожай. У нас была традиция — собираться на Пасху на даче. Какие это были посиделки! Недавно, представляете, сосед по даче звонит и говорит: «Посадил для вас редиску, вдруг вы приедете» (с трудом сдерживает слезы. — Авт.).

— Как вы попали в Театр имени Франко?

— Через служебный вход. Спасибо генеральному директору Михаилу Захаревичу, что не отказал и «приютил». Могу сказать одно: очень хочу работать.

P.S. Художественный руководитель Донецкого драмтеатра Марк Бровун когда-то назвал Хохлаткину «национальным достоянием». Каждая ее новая роль была «в десятку», все говорили о завидной актерской судьбе — загружена, востребована, любима публикой и режиссерами. Очень хочется верить, что и дальнейшая карьера актрисы сложится удачно. Она заслуживает этого. К слову, когда я звонила Елене Хохлаткиной, чтобы договориться о встрече, в телефоне вместо гудков услышала мелодию украинского гимна"

Ольга Бесперстова, специально для "Фактов".