Быков о задержанных спецназовцах: "Они наймиты, а не воины, признало даже Би-би-си, они давно уже уволены, не веришь мне – жену спроси…"

Российский поэт Дмитрий Быков в своей колонке для "Новой газеты" написал о тех, от кого отказалась собственная страна.

Господа, я предлагаю тост за матерей, которые бросают детей своих

А.Н.Островский "Без вины виноватые"

"И вот на день-рожденье Осино я думаю (прямая связь): что делать, чтобы ты не бросила, не прокляла, не отреклась? Что делать, чтоб тебе понравиться и не погибнуть в тот же час, как только у тебя появится резон избавиться от нас? Чуть кто-нибудь по воле случая попался в плен, ведя бои, – ты сразу скажешь: я, могучая, – не я, и дети не мои. Они наймиты, а не воины, признало даже Би-би-си, они давно уже уволены, не веришь мне – жену спроси…

В частях их нет, из списков вылетели... Пойди пойми, что все не зря! Каныгин к ним допущен, видите ли, а дипломатам что, нельзя? Видать, нельзя. Российской душеньке враждебна милость искони. Они теперь уже не ГРУшники – уже двурушники они!

И то сказать, любые пленные – позор. Их совесть нечиста. Они, предатели презренные, не стоят Красного Креста. Не обладают честным именем, не видят нашей правоты… Хоть застрелились бы, как минимум, а то ведь выжили, скоты!

И эти все, колонна пятая, – жалеть не стоит ни о ком: стишки в Америке печатая, "Свободу" слушая тайком, – вы сами Родину подставили, законы общества поправ; вы вне закона – но не сами ли себя лишили общих прав, травя генсека-паралитика и осмеяв рабочий класс?! Нет правды, есть геополитика. Кто не за нас, тот против нас. Здесь так бывало пересолено, таких поперли за кордон, что на Гуриева и Сонина мы просто харкнули, пардон. Кто говорит о вырождении? Мы не хотим иной судьбы: у нас красавицы и гении всегда родятся, как грибы.

Не жаль Аксенова и Бродского, – и так успеют на скрижаль! – а жаль уродского и скотского, убогого, тупого жаль, жаль неумелого, натужного, в котором все не по уму, – нигде решительно не нужного и преданного потому.

Мать непреклонная, суровая, неутомимая в пальбе, – полтинник скоро мне, и снова я не знаю, как служить тебе. Все эти выбоины, надолбы, чесотка, ябеды, нужда… Тебе стихи мои не надобны, тебе любовь моя чужда, ты от вернейших отрекаешься (вернейший дважды обречен), и спотыкаешься, и каешься, и не меняешься ни в чем! Ведь вот, потеряны, уронены, птенцы большой твоей семьи: тебе бы сделать их героями, а ты уперлась: не мои! И сколько сотен, сколько дюжин-то сбежало в чуждые края – но кто тебе, признайся, нужен-то? Кто честь и гвардия твоя? Посмотришь на портреты стертые, на ворох сброшенной листвы… Ужель любезны только мертвые – да те, что заживо мертвы? И покорит тебя, пригожую, не тот, кто у людей в чести, а этот вот, с паскудной рожею, успевший первым донести".