Завтра исполняется 125 лет со дня рождения Игоря Северянина, известного как король поэтов. Урожденный Игорь Лотарёв (псевдоним обозначал место особенной любви к части света - как приложение «Сибиряк» в случае с писателем Маминым), он прожил яркую жизнь, которая началась в Санкт-Петербурге, а оборвалась в Таллине 20 декабря 1941 года. «Мой путь к нему оказался труден и тернист, ибо был засорен нашим общим невежеством, и я поминутно спотыкался о ярлыки, которыми поэт был в изобилии увешан... К счастью, во мне всё-таки нашлись силы, чтобы разобраться. И я постепенно стал его приверженцем… Понял, почувствовал, что Игорь Северянин - мой поэт, поэт большой, яркий, обогативший нашу многострадальную поэзию, поэт, о котором еще предстоит говорить и у которого есть чему учиться», - считал Булат Окуджава. Попробуйте прочувствовать Северянина и вы…

Помогла критика Толстого

Сын военного инженера, бывший в далеком родстве с революционеркой Коллонтай, историком Карамзиным и поэтом Фетом, он начал писать стихи в девять лет. В 1904-м окончил Череповецкое реальное училище. В том же году в Ялте умер его отец. И Игорь, ранее живший с ним да тетями-дядями (родители были в разводе), в том числе на Дальнем Востоке, вернулся к матери, обитавшей на тот момент в Гатчине.

Путь к славе был устлан 35 тонкими брошюрами со стихами, которые Северянин упорно издавал на протяжении девяти лет. Известен возмущенный отзыв Льва Толстого на его поэзию «Хабанеры II», где, в частности, были строки:

Вонзите штопор в упругость пробки...
И взоры женщин не будут робки!

- После всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала меня сразу известным на всю страну!.. С тех пор каждая моя новая брошюра тщательно комментировалась критикой на все лады, - вспоминал Северянин. - С легкой руки Толстого меня стали бранить все, кому не лень. Зато журналы принялись охотно печатать мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них - в вечерах, а может быть, и в благотворителях, - участие...

Протекция Тэффи

- Игорь был большого роста, лицо длинное, особая примета - огромные, тяжелые черные брови. Это первое, что останавливало внимание и оставалось в памяти. Игорь Северянин - брови. Голос у него был зычный, читал стихи нараспев, - вспоминала «королева юмора» Тэффи (Надежда Лохвицкая), поэзию сестры которой, Мирры, Северянин просто обожал. - Первый раз выступил он перед публикой на вечере у студентов, кажется, технологов. Этот вечер был устроен студентами для меня, то есть я должна была читать, а они продавали программы с моим портретом и автографом. Я взяла с собой Игоря... Когда он кончил читать свои необычные стихи:

Как мечтать хорошо вам
В гамаке камышовом,
Над мистическим оком,
над бестинным прудом..., -

я подошла к эстраде и торжественно поднесла ему букет голубых тюльпанов, только что появившихся в продаже и одобренных нашими эстетами «за ненормальность». Такое с моей стороны уважение к таланту Северянина много подняло его в глазах публики. Стали аплодировать и просить еще. Так произошло крещение Игоря. А года через два, когда он понравился Сологубу и тот повез его в турне по всей России, он вернулся уже прославленным поэтом….

Восшествие в короли

В 1913-м капля доточила камень. Романтичный, музыкальный, ироничный, наполненный неологизмами, броско эгоистичный сборник «Громокипящий кубок» читатели и критики одинаково «пили залпом».

Обычный тираж поэтических сборников начала прошлого века - 1-2 тысячи экз. «Громокипящий…» выдержал их десять общим тиражом 31 348 экз. и продавался даже в годы первой мировой и гражданской войн, когда страна голодала.

- Он - поэт-живописец; он рисует целые картины, сохраняющие всю свежесть красок и даже как будто весь аромат действительности. Читая «Громокипящий кубок», видишь перед собою поля, и лес, и мо-ре, и гостиную, и диваны ли-музинки, - говорил Валерий Брюсов.

На волне успеха Игорь поехал в турне по России с кубофутуристами, в числе которых - Владимир Маяковский. А в 1918 году он был избран публикой королем поэтов на выступлении в московском Политехническом музее. Маяковский стал вторым.

Дело было 27 февраля. По городу расклеили афиши, сообщавшие цели и порядок проведения вечера. Там, в частности, значилось, что звание короля поэтов будет присуждено публикой всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием. В то время как Маяковский азартно включился в игру, то и дело выбегая на эстраду даже во время подсчета записок, Северянин, отчитав стихи из «Кубка», спокойно уехал. Так что королем его назначили уже вдогонку.

Недовольные футуристы устроили вечер под лозунгом «Долой всяких королей». Но дело было уже сделано. В марте вышел в свет альманах «Поэзоконцерт». На обложке красовался портрет Северянина с указанием его нового титула.

Умерщвление за кордоном

В год своей «коронации» Северянин покинул Россию. Навсегда. Сперва просто отдыхал в прибалтийской деревне Тойла от грохота гражданской войны. А потом Эстония отделилась от России, и поэт оказался в вынужденной эмиграции. Откуда, впрочем, назад не рвался.

Он продолжал писать, в том числе автобиографические романы в стихах, переводил местных поэтов на русский, гастролировал по Европе, ловил рыбу. И наслаждался любовью к супруге Фелиссе Круут, найденной всё в той же Эстонии. Северянин посвятил ей прекрасные строки:

Ты совсем не похожа
на женщин других:
У тебя в меру длинные платья,
У тебя выразительный,
сдержанный стих
И выскальзывание из объятья…
А в глазах оздоравливающих твоих -
Ветер с моря и поле ржаное.
Ты совсем не похожа
на женщин других,
Потому мне и стала женою.

Однако после 16 лет брака он покинул супругу. В жизни поэта воцарила Вера Коренди. Она называла себя вдовой Северянина, хоть их брак так и не был зарегистрирован. Известна переписка Веры Борисовны с донецким поэтом и учителем Лаврентием Лашуком.

- Мы жили уединенно, тихо, без общества, без лишних людей. Одни стихи и полная тишина в нашем голубом замке в Усть-Нарве, - делилась она с нашим земляком. - Ни радио, никаких музыкальных инструментов… Мы не чувствовали недостатка ни в чем, музыка звучала невидимо в душе, тихая, тихая. Мы и разговаривали мало, понимали друг друга по взгляду… Он покинул ради меня эстонку - и этого мне никогда не прощали. А ведь я выходила его от тяжелой болезни: двустороннее воспаление легких... Потом случилась потеря нашего небольшого домика в 40-м: один безумец поджег всю нашу улицу. Мы остались буквально без всего. Я с большим трудом вывезла Игоря в Таллин, где жила моя семья. С 29 октября до 21 декабря мы боролись за него. Была и врачебная помощь, но гибель нашего «голубого домика» оборвала жизнь Северянина... Мы проводили его благостно и очень красиво... Все эти годы я и наша единственная дочь ухаживали за его могилой.

Эпитафию Северянин, похороненный на Александро-Невском кладбище, выбрал сам, задолго до трагического конца. Ею стали строки из его стихотворения «Классические розы», написанного еще в 1925-м:

Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!

Вряд ли Северянина сгубила потеря домика. Скорее - забвение, которое накрыло его после отъезда в Эстонию. Славы, подобной той, которая осталась в охваченной пламенем перемен России, он больше никогда не познал.

- Слишком ценю Поэзию и свое имя, чтобы позволить новым стихам залеживаться в письменном столе, - откровенничал поэт в одном из редких интервью. - Только начинающие молокососы могут разрешить себе такую «роскошь». Издателей на настоящие стихи теперь нет. Нет на них и читателя. Я теперь пишу стихи, не записывая их, и потом навсегда забываю… Если бы каждый поклонник давал мне всего-навсего по 10 центов в год, я чувствовал бы себя совершенно обеспеченным человеком: мог бы вдохновенно писать и, пожалуй, бесплатно раздавать неимущим свои книги. Но таких поклонников или не знаю, или их вовсе нет. Я как-то писал выдающемуся польскому поэту Казимиру Вежинскому: «Русская общественность одною рукою воскрешает Пушкина, а другою умерщвляет меня, Игоря Северянина». Ибо равнодушие в данном случае равняется умерщвлению…

Его амвросиевское эхо

Замечательный поэт, автор слов знаменитых песен «Я люблю тебя, жизнь», «Алёша» Константин Ваншенкин вспоминал:

- В 1977 году я участвовал в Днях советской литературы в Донбассе. Наша группа попала в районный центр Амвросиевка... Нас привезли на ночлег, и мы, едва войдя в ворота, попали под соловьиный обвал. Трели, многократно наложенные одна на другую, буквально обрушивались на нас. Мы разместились в таинственно пустом доме, каждый в отдельной большой комнате. Всю ночь в окна ломились соловьи, это был какой-то соловьиный ливень... Утром только и разговоров было что о соловьях. И я прочел стихи - вспоминал чуть ли не всю ночь, пока не вспомнил, - и то лишь первую строфу. Все стали гадать - чьи, но безуспешно. Я сказал, что Северянина, а посвящены Рахманинову.

Соловьи монастырского сада,
Как и все на земле соловьи,
Говорят, что одна есть отрада
И что эта отрада - в любви...

Казалось бы, ну что здесь такого, а стихи! - хочется повторять их - медленно, со вкусом.

Не более чем сон

Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локон.
И больше ничего мой сон не содержал...
Но, потрясенный им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревоженно дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока...

1927 г.

Последняя любовь

Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токая
В оскобляемый водкой хрусталь.
И вздохнул я словами: «Так вот ты какая:
Вся такая, как надо!». В уста ль
Поцелую тебя иль в глаза поцелую,
Точно воздухом южным дышу.
И затем, что тебя повстречал я такую,
Как ты есть, я стихов не пишу.
Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая,
Ошибаясь, моля и грозя.
Но писать после слов, вроде: «Вот ты какая:
Вся такая, как надо!» - нельзя.

1940 г.

Игорь Северянин.