Впервые Сережка Ветров познакомился с пластилином, когда ему было года три. Старшая сестра, Женя, забыла на столе коробку с красивыми цветными брусочками. Пока Евгения ужинала, братишка успел раскатать с десяток блинчиков на новом ковре. Парочкой даже закусил. Крику было!

Цветик-семицветик на разделочной доске

Позже он научился делать из пластилина колобков, человечков и деревья (удивительно похожих друг на друга), прочую всячину. А однажды, на шестом году жизни, Сергей уволок из кухни разделочную доску и вылепил на ней подарок маме к Восьмому марта: вазу, в которой стоит цветик-семицветик.

- Это чтобы все твои желания исполнялись, - сказал он, торжественно вручая свой маленький шедевр. Мама сначала расплакалась, а потом крепко-крепко обняла сына и зацеловала его соломенные вихры.

С тех пор создание картин на дощечках - уже специально купленных, а не умыкнутых из кухни, стало его страстью. Ветров научился делать фон, полутона, невообразимые цвета, смешивая разные оттенки пластилина.

В младших классах его лепные картины красовались на всевозможных ярмарках и выставках. А потом и мероприятия эти сошли на нет, да и сам он уже не стремился представить на всеобщее обозрение свои работы, словно понимая, что они переросли школьный уровень.

Впрочем, Сережины «Уточки» - оранжевое семейство на голубом озере в обрамлении деревьев и под куполом темно-синего неба с россыпью зеленых и желтых звезд - навсегда остались в музее родной школы.

Фокус с бокалом

Однажды, когда Сережка уже добивал выпускной класс и мучительно размышлял над тем, какому вузу подарить свои не блестящие знания, в гости к отцу, занимавшему солидный пост в горадминистрации, заглянули друзья из Киева. Бывшие одноклассники накатили по чарочке (читай - бутылочке), после чего батя повел их в комнату сына - показать его галерею. Того как раз не было дома, иначе он бы точно никого к себе не пустил - терпеть не мог, когда чужие люди пялятся на то, что он делал для себя. А так…

Во всю стену - от пола до потолка - раскинулся ковер, «сотканный» из множества лоскутков-дощечек. Каждая - отдельное произведение (пейзажи, портреты, фантастические виды, натюрморты), что не мешает воспринимать их как единое целое. Словно множество окошек, в которые сумел заглянуть создатель этой красотищи, слились в одно большое, бьющее наотмашь и одновременно ласкающее взор.

- О-бал-деть! - отчеканил Григорук, курирующий какие-то вопросы в Минкульте и повсюду таскающий с собой альбомчик с фотографиями, на которых он обнимается чуть ли не со всеми украинскими и российскими звездами эстрады.

- Да-а-а! Пацан-то у тебя - талантливый. Ему бы выставляться надо, - поддержал вердикт Чуханский, ведающий в столице сетью кафе, стилизованных под музеи.

- Я ему об этом тоже твержу, - вздохнул Ветров-старший. - А он говорит - не созрел еще!

И, поболтав в бокале коньяк, выпил его мелкими глотками.

- Не перезрел бы, - покачал головой Григорук и довольно крякнул, допив свой коньяк.

Чуханский, который опустошил бокал раньше одноклассников, взял его пальцами за ножку и неожиданно подбросил вверх, задав вращательное движение. В воздухе словно замерла маленькая белая юла… Которая аккуратно опустилась прямо на ладонь «кафеиста».

- Знакомый один научил, - похвастал Чуханский.

- А ну-ка, ну-ка - повтори, - одновременно попросили одноклассники, отступая на шаг, чтобы лучше увидеть фокус.

- Третий раз - только за деньги, - улыбнулся Чуханский и подбросил бокал.

- Вас кто сюда звал?

Вопрос нарисовавшегося в дверях Сергея совпал с предсмертным «дзиньком» бокала.

А может быть, корона?

- Твою-то мать… Это ж сколько работы, - то ли спросил, то ли констатировал плюгавенький дедок, одетый в синий костюм от Версаче, украшенный пришпиленной к правому рукаву длинноногой блондинкой в уродливых солнцезащитных очках на пол-лица.

- Шесть школьных и пять вольных лет, - ответил Сергей, лениво прохаживающийся между посетителями и выделяющийся своим белым джинсовым костюмом на их, как правило, темном фоне.

- И сколько этот? - дедуле, похоже, серьезно запал в душу самый большой из пластилиновых ковров выставки.

- Этот - единственный, который не продается.

- А если я назову такую цену, что ты не сможешь отказаться? – старпер хорохорился - то ли перед блондинкой, то ли перед самим собой.

- Да мне пофик, - отбрил его Сергей. - С деньгами у меня проблем нет.

- А может быть, корона? - вдруг спросил навязчивый посетитель, чуть перефразировав строчку из любимого мультфильма Ветрова - «Пластилиновая ворона». Смахнув с руки инфантильную спутницу, старикашка резво прыгнул в сторону уходящего парня. Аккуратно, двумя пальчиками, взял его за пуговицу пиджака и с неожиданной силой притянул к себе.

- Ты хочешь корону?

- Сдурели вы, что ли? - Ветров попытался вырваться, но старик держал крепко, пуговица была пришита надежно, а пиджак сидел, как влитой.

Постояв так некоторое время - высоченный парень в белом с соломенными кудрями и вцепившийся в него старикашка с ежиком темных, явно крашеных волос - они о чем-то пошипели, потом перешли на более спокойный шепот, чтобы, наконец, мило раскланявшись, разойтись.

Минут через пять Ветров, дав дежурные указания администратору (будто Ольга сама не знала, что надо делать!), направился к выходу. Дедок уже поджидал его, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Парочка, напоминающая ангела и беса, вышла на улицу, оставив за спиной неоновую надпись «Пластилиновое царство» и роскошную публику, для которой 20 баксов за вход - не деньги. Как и десятки тысяч за понравившийся «коврик».

Длинноногая спутница старика, «забытая» на выставке, вдруг сдернула очки, протерла глаза и вскрикнула...

Нетрадиционный Щавель

- Признаюсь, вы меня заинтриговали. - Сергей откинулся на спинку стула и потер руками виски. - Не каждый день мне обещают корону и полную перемену жизни. Но, как и договаривались, я уделю вам не более получаса. Итак?..

- Для начала позвольте извиниться за несдержанность. И представиться. Меня зовут Семен Терентьевич Щавель. - Дедок прижал правую руку к груди и поклонился, вложив в жест поровну раскаянья и церемониала знакомства. - Засим, - он поелозил тощим задом, поудобнее устраиваясь на сиденье, куда запросто поместился бы второй человек такой же комплекции, - отрекомендую свою сферу деятельности. Я врач-нетрадиционал. Нет-нет, ориентация тут ни при чем, - успокоил он скривившегося было Ветрова. - Просто методы, которыми я лечу, не совсем, скажем так, обычны. Ко мне обращаются уже после того, как сдались обычная медицина, бабки-шептухи, тибетские лекари и прочие представители армии борцов с болезнями.

- Что-то я о вас не слышал, - подозрительно прищурился Сергей, потягивая принесенный официантом кофе.

- А я свое имя рекламой не клеймлю, - криво усмехнулся Семен Терентьевич и лихо дернул двойную порцию коньяку, после чего неуловимым движением руки послал бокал вверх. Тот завертелся мини-планетой и мягко приземлился в ладонь Щавеля. - Ничего не напоминает?

Четыре остановки

Набирая ход, в голове Ветрова застучали колеса поезда памяти.

Первая остановка - отец с одноклассниками в его комнате; разбитый бокал; «кафешник» Чуханский и минкультовец Григорук уговаривают Сергея ехать в Киев и обещают помочь в организации персональной выставки.

Вторая остановка - его дебют в столице прошел на ура; местная богема, пресыщенная зрелищами, с радостью рванула поглядеть на новую забаву; батя и его крутые одноклассники спонсируют открытие постоянно действующей и обновляющейся выставки «Пластилиновое царство».

Третья остановка - он пашет, как проклятый, создавая новые «ковры», но ни за что не соглашается расстаться с тем, который начал делать еще в школе, и даже находит силы дополнять его всё новыми и новыми деталями; бабки льются рекой, бабы так и липнут, а на душе как-то погано.

Четвертая остановка - алкоголь и наркотики на полгода выбивают его из колеи, но он проходит этот этап, чтобы сокрушить злопыхателей очередными шедеврами, которые, впрочем, ему самому не по нутру; роман с русокосой администратором Олей медленно, но неуклонно катится к свадьбе, подтверждение чему - появление ее портрета на «ковре», который он «шьет» двенадцатый год; он решается выставить заветный «ковер» на всеобщее обозрение, следствием чего стала встреча с этим странным старичком.

Прозрение

- Вижу, до тебя начинает доходить, - теперь уже Щавель откинулся на спинку стула, а Ветров обеспокоенно заерзал.

- Вы же не хотите сказать, что сосватавшие меня в Киеве отцовы одноклассники были подосланы вами, дабы искусить Сергея Ветрова денежным плодом и сбить с пути истинного - знать бы еще какого? - осторожно поинтересовался хозяин «Пластилинового царства».

- Ох, нет, - захохотал Семен Терентьевич, хлопая себя ладонями по коленям и поворачиваясь к посетителям кафе, будто предлагая посмеяться вместе с ним. - Конечно, нет. Я скорее ангел-хранитель, чем змей-искуситель. Правда, к небесным сферам никакого отношения не имею. Зато в делах земных разбираюсь - дай Бог каждому!

Чуханский, жену которого я в свое время поднял на ноги, в твоей комнате действительно оказался неслучайно. Не перебивай! - предостерегающе поднял Щавель руку. - Просто твой отец все уши друзьям своим прожужжал о «Сережином феномене». Вряд ли ты знал, что у мамы была раковая опухоль, которая, верь - не верь, пропала после того, как ты подарил ей дощечку с цветиком-семицветиком. Отец язву вылечил под твоим «ковром», а его неспособная к зачатию сестра понесла. Я сказал: не встревай!!! - гаркнул «ангел-хранитель», упредив поток вопросов Сергея.

- Всё в порядке, простите, - отослал Щавель подбежавшего официанта. И продолжил: - Я знаю многое и многое умею. Но лучше всего у меня получается находить людей с Даром и указывать им Путь. В идеале они до всего должны доходить сами, но… Кто-то слишком долго блуждает, а кто-то вообще идет в другую сторону. И тогда я вмешиваюсь. Ты, Сережа, заигрался в денежной песочнице, из-за чего вместо целебных «ковров» гонишь глянцевый ширпотреб-пустышку. Пластилиновому принцу пора становиться королем и Работать. А что корона у нас - тот же терновый венец, я думаю, ты уже понял…

*    *   *

Два человека, знающих, как сделать этот мир лучше, вышли из кафе и направились к «Пластилиновому царству». На ступеньках которого, возле обломков очков-фар, сидела блондинка и шептала, любуясь блеклыми городскими звездами: «Я - вижу, я - вижу…».