Бывает, какой-то житейский факт может рассказать о человеке и отношении к нему больше, ярче, чем подробные материалы в СМИ. Мой школьный товарищ Валерий Падеревский, ставший заслуженным полярным летчиком СССР, в 60-70-е годы выполнял рейсы из Москвы в Магадан. В столичном аэропорту Домодедово к нему нередко подходили люди с одинаковой просьбой: «Командир, передай, пожалуйста, посылочку Вадиму Алексеевичу Козину. У вас там, на Колыме, со свежими овощами и фруктами туго. Пусть поправляет здоровье и знает, что мы его не забыли…»

Возможно, добрая память со знаками внимания и помогли певцу преодолеть рубеж 90-летия. А половину отпущенного ему срока он прожил в неласковом колымском краю. Там же, в Магадане, 15 лет назад - 19 декабря 1994 года - и умер. Остались записи: грампластинки, магнитофонные кассеты. В концертном репертуаре Вадима Козина было до тысячи песен и романсов.

В том послевоенном - голодном и скупом на радости - отрочестве, когда не все еще уцелевшие на фронтах отцы вернулись по домам, а мы, пацаны, прошедшие оккупацию и концлагеря, рано взрослели, были и свои светлые дни. Это когда во дворах «соображались» коллективные столы и каждый приходил со своей, в меру достатка, едой, патефоном и пластинками. Людей тянуло друг к другу. То было выстраданное долгой войной право общаться. Близкими и схожими были заботы и тревоги, мечты и надежды, а коллективными - песни. Подпевали Утесову и Шульженко, ставили рыночные диски на рентгеновских пленках с записями Вертинского, Лещенко, Козина. По-следнего - всем известные «Милая», «Мой костер», «Нищая», «Ночь светла»... Пластинки бережно передавались соседям «с возвратом».

Помню, как светлело лицо у мамы, стоило услышать голос Вадима Козина, которого ни с кем нельзя было спутать. Может, эти песни возвращали маму в довоенную пору...

Долгие годы мы ничего не знали о судьбе певца. Жили его пластинки, звучал голос, а самого человека вроде и не существовало. Только в середине 80-х в газетах промелькнуло сообщение, что в гостях у Козина побывали Евтушенко и Кобзон. Ну, где Донбасс, а где Магадан, к тому же режимный город в закрытой зоне. Но вот в 1989 году подвернулась творческая командировка на Колыму и Чукотку, и мы с женой, выправив соответствующий пропуск от МВД, оказались в краях, «где Макар телят не пас».

С помощью магаданских друзей выяснили: Вадим Алексеевич проживает в Школьном переулке, дом 1-а, квартира 13. Гостей не  жалует. Человеку 86 лет, понять можно. Но что-то там сошлось на небесах - Козин согласился на встречу. А мы кое-какую информацию о лагерной жизни певца получили. Прибыл он в колымский край в 1945 году. Судьба его хранила: он не кайлил в шахте, не гнобился на прииске, над ним не измывались вертухаи - он сразу попал в музыкально-драматический театр Маглага.

Вот что рассказал нам Вадим Алексеевич:

- Родился я в очень известной цыганской семье, моя бабка - легендарная Варя Панина, в родстве - знаменитые в начале века Варвара Васильева, Тамара Церетели, Изабелла Юрьева... Начинал тапером, а в 1920 году вышел на эстраду в Петербурге. Нормально складывалась судьба, грех обижаться. Гастролировал по всей стране, много записал пластинок. Но началась война. С фронтовыми бригадами побывал в Смоленске, Севастополе, Мурманске... Наградили орденом Красной Звезды. И на концерте после награждения Берия мне приказывает спеть песню о Сталине. А у меня репертуар хотя и огромный, но совсем иного плана. Так чистосердечно Лаврентию и ответил. У него глаза за стеклами пенсне сверкнули, как у кобры, и лицом потемнел. Ну, как тогда аукнулось, так потом и откликнулось. Перед концом войны особое совещание НКВД отмеряло мне восемь лет. В те годы да по такой статье, говорили, мол, легко отделался. Повезло, что сразу в театр попал. Все мы, к нему причастные, считались расконвоированными, свободно передвигались по городу, хотя, конечно, ежедневно отмечались в комендатуре специального общежития. Да и куда убежишь?

В 1943 году отозвали из фронтовой бригады - и спецрейсом в Тегеран. По случаю окончания конференции, на которой присутствовали Рузвельт, Сталин и Черчилль, задумали грандиозный концерт. В нем участвовали Марлен Дитрих, Иза Кремер, Морис Шевалье и я. Это было потрясающее зрелище! Я его запомнил на всю жизнь. Но - сказка закончилась. Оказался в Магадане. Бывало, приду в бухту Нагаева, смотрю на тяжелые волны и думаю: утопиться, что ли?

Козин щурится, умолкает.

- Да-а, - роняет певец после паузы. - Не ждал не гадал, но в 1950-м освободили досрочно. К тому времени стал писать песни и романсы на стихи Ахматовой, Бальмонта, Гумилева... Разрешили гастролировать в Сибири и на Урале. Оживать начал. И такая приятность произошла: по согласованию с Москвой известная американская студия грамзаписи прилетела специально записать большую пластинку - «Поет Вадим Козин». У меня сохранилась, поставлю, если хотите...

Господи, да кто бы не захотел?!

- Ну а потом... потом, - он подыскивает слова. - Знаете, Магадан, как, наверное, весь Союз тогдашний, не прощал никому инакомыслия, независимости. А я ведь пел и в ресторанах, хорошо зарабатывал, никому не кланялся. И подстроили мне ловушку службисты в голубых погонах. Новый срок, и опять - театр, спецобщежитие...

В его словно погасших глазах недоумение, неизбывная обида.

- Конечно, спасла музыка, - тихо говорит он. - Открыл для себя стихи местных поэтов, а тут были весьма приличные. Да и сам грешным делом сочинял. Пошел цикл песен - «Магаданский ветерок», «Магаданский бульвар», «Трубочка», «Осень»... Вообще-то написал более 330 песен.

- А послушать что-нибудь можно? - Мы как-то забыли, что ему уже 86 лет!

Певец картинно садится к пианино, привычно прикасается к клавишам и... поет. Конечно, временами голос «потрескивает», но темперамент, азарт, артистизм! И этот завораживающий тембр...

Потом он приглашает посмотреть «главное богатство», как он выразился. В «хрущевской» кухоньке - от пола до потолка - на самодельных стеллажах впритык стояли коробки с магнитофонными бобинами, и было их намного больше сотни.

- Тут все мои концерты, включая последний публичный на Кавказе, есть кое-что из классики советской эстрады, - он бережно провел рукой по коробкам. - Вот умру, а куда всё это денется?

На табурете дремал огромный кот.

- Его зовут Бульдозер, - заметив нашу растерянность, пояснил певец. - Мой верный и последний друг.

Уже в прихожей, крохотной, как купе поезда, словно вспомнив что-то очень важное, доверительно сказал:

- Меня с 70-летием поздравили сын Есенина, Раневская, Утесов, дочь Шаляпина, Шульженко...

Наверное, ему важно было поставить точку. Он ведь до последних дней оставался артистом.

Когда уходили, Козин выглядывал в форточку и слабо помахивал раскрытой ладошкой. А мы шли по ночному Магадану и молчали...

«На материк», как говорят в колымском краю, певец так и не вернулся. Сестры умерли, квартиру в Петербурге захватили чужие люди. На празднование своего 90-летия в магаданском театре маэстро не пошел. Иосиф Кобзон, который организовал и вел юбилейный вечер, так и не добился, чтобы кумиру нескольких поколений присвоили хотя бы звание заслуженного артиста России. Со сцены в записи звучал его неповторимый голос, и многие в зрительном зале плакали.

Вскоре после возвращения с Колымы у меня написались стихи, которые еще при жизни успел прочитать Вадим Алексеевич Козин.

Артист маглага

Вадиму Козину

Он так одинок и унижен
судьбой и неправым судом...
Но голос был дан и услышан,
входил, не таясь, в каждый дом -
летящий, лукавый немного,
с цыганской хрипотцой порой.
Дается такое от Бога
единственной, может, искрой.
Но зависть - древнее религий,
а злоба - таланта сильней.
И был обречен на вериги
российской земли соловей.
Страшна и алмазная клетка,
ведь в ней невозможно взлететь.
Рождается квочка наседкой,
а певчая птица - чтоб петь!
Он пел, сохраняя улыбку
на бледном и нервном лице,
и лопались струны на скрипке,
гитара смолкала в конце...
Суровый начальник Маглага
смотрел на притихнувший зал
и чувствовал: хочет заплакать,
да вот по уставу нельзя.