- Эй, подруга, чего скучаешь?

Анна неловко пожала плечами. Подругой этим женщинам, с которыми столкнулась на рынке в Чаплино, куда ездила за мясом, а теперь тряслась с ними в одном вагоне электрички, она не была. И причину своей задумчивости, принятой ими за скуку, объяснять не собиралась. Впрочем,у тех имелось на этот счет собственное мнение.

Вагонный концерт

Мигрировав поближе, развернули на сиденье газетку, сыпанули на нее яйца, сальцо и огурчики. Заговорщицки переглянувшись, выудили из бездонных сумок одноразовые стаканчики и плеснули из полторашки из-под газировки нечто абсолютно безобидное на вид. «За знакомство!» - тыкнули ей в руки, не слушая возражений. Так она узнала, что зовут их Алла и Галина. И что самогон вышибает дух и развязывает язык.

Вскоре обе новоявленные знакомые уже пели «Сиреневый туман», причем Алла «для ширины диапазону» даже блузку расстегнула чуть не до пупка. Гала, не блещущая вокальными данными, компенсировала слабый голос аранжировкой: постукивала ладонью то по сидению, то по коленке, то по стеклу.

Анна петь любила. Но не умела. Вот Станчо, тот бы сейчас затянул. А она…

Вздохнула. Глотнула снежный ком слез, образовавшийся в горле и норовящий добраться до глаз. И начала читать стихи. Уж в этом-то она была дока: как-никак - мастер художественного слова.

Сначала - про войну, о которой знала не понаслышке (двухлетней крохой чуть не погибла, когда с мамой, тетками, бабушкой, братьями и сестрами переправлялась через Волгу под немецкой бомбежкой), потом - про любовь… Кое-что по-болгарски. Из тех, что сочинил Станчо.

Венки Победы

Болгария была в ее жизни с рождения. Девочка появилась на свет в декабре 1939-го в поселке Первомайский, что у шахты им. Димитрова в городе, который, как и это предприятие, носит имя легендарного болгарского революционера.

Оккупацию Аня провела в эвакуации в российском Кургане. Мама и тетя работали в столовой, еще одна тетя и ее 12-летний сын пошли на военный завод, выпускали мины и снаряды.

Страшно было, голодно. Лютой зимой снегу навалило по второй этаж. Взрослые прорывали в нем туннели.

Как только объявили по радио, что освободили Донбасс, вынужденные переселенцы впрыгнули в теплушки и - скорей, скорей! - домой. Прибыли в Красноармейск, оттуда до Димитрова - пешочком. Перед родимым порогом улыбнулась спелыми плодами родная яблоня. Подмигнула синими глазами слива. И выбежал, распахнув руки, дед Иван Емельянович, переживший оккупацию и издевательства полицаев.

Начали поднимать производство. Дед пошел в шахту. Бани там тогда не было, так что приходил со смены чумазый. Мылся дома. Коммунист, он попал в свое время под каток «шахтинского дела», а когда его выпустили, предложив восстановиться в КПСС (редчайший случай!), заявил: «В такую партию, где своим не верят, я больше не пойду». Так до конца своих дней и дожил, не веря ни в Бога, ни в коммунистов.

Ну, а потом была Победа! Как забыть этот день? Вместе с женщинами Аня собирала цветы, вязала венки и развешивала их по всем столбам и заборам. Детвора бегала и кричала от радости. Самолеты разбрасывали листовки. Играл духовой оркестр. И отовсюду неслось: «Победа! Победа!! По-бе-да!!!».

Сладкие танцы

«Та-та-тах, та-та-тах, та-та-тах!» - выстукивал свою монотонную песню поезд. Анна смахнула слезинки, взглянула на притихших попутчиц.

- А дальше-то что? - одними губами спросила Галина.

- Постой, приберусь, - попросила Алла. Споро собрала нехитрую снедь, утрамбовала в сумку бутылку, застегнула блузку и села, положив руки на колени и уставившись на Анну глазами ребенка, жадного до сказок.

А дальше-то... Учеба в классе, где у каждого третьего, включая ее, отцы не вернулись с войны. Подача документов в Одесское торговое училище. И коварный аппендицит, поломавший все планы. Чтобы не сидеть дома, пошла табельщицей на шахту. Там и познакомилась с  красавцем Станчо Синигеровым, который с товарищами прибыл в Димитров из Болгарии.

Такими они были незадолго до свадьбы.

Ах, как шикарно он выделывал румбу! И как трогательно угощал девчат конфетами «Мишка на Севере» и «Каракум», с полными карманами которых приходил на танцы. Стройная, ладная Аня - гимнастка и акробатка - вонзилась в его сердце отбойным молотком. И дробила, дробила его на мелкие кусочки. Под завал любви попали оба.

Загс брали штурмом, когда Аня уже была в положении. Без презента, конечно, не обошлось, зато расписали, хоть ей не исполнилось и восемнадцати.

«Увижу солнце - буду жить»

Она была беременна второй дочкой, когда в дом ворвалась беда. Станчо, будто чувствуя неладное, сказал в то утро второго марта 1960-го теще: «Я, наверное, мам, сегодня дома побуду. Что-то мне неважно». Но всё же спустился в шахту.

В той аварии пострадали трое болгар: один остался слепым, второму перебило ключицу и руку. А Станчо стал инвалидом первой группы - перелом 12-го грудного позвонка с нарушением спинного мозга.

- У меня была такая жажда жизни! Когда выдавали из шахты, ничего не чувствовал. А в голове была мысль: «Если увижу солнце - значит, выкарабкаюсь», - признавался он потом.

Над ним склонялись, рыдая, родные. А он смотрел на солнце и улыбался: «Я буду жить!».

Девять суток Синигеров был в коме. Когда пришел в себя, навалилась новая напасть: выгнили все мягкие ткани на спине. «Через пару дней умрет, - сказали врачи. - С таким сепсисом не живут». Он выжил.

Тогда травматолог сказал Анне - ходить муж не будет. Ни-ког-да. Знал это и сам Станчо, поэтому, очнувшись и чуть окрепнув, стал ее прогонять: «Брось меня лучше сейчас, сразу! Не хочу, чтобы потом проклинала!».

- Ты что, Станчик?! - вспыхнула она. - Никуда я от тебя не уйду!

Девять месяцев его болтало по больницам. Потом поехали на курорт. Выкарабкался.

Он снова учился жить. В инвалидном кресле. Плел рыбацкие сети, пел песни, писал стихи по-болгарски, играл в шахматы с друзьями, которых у Станчо было великое множество. Потом они тащили его к базару, где щедрый Синигеров угощал всех пивом. Сам же не пил.

В Болгарии, спустя почти три года после трагедии. 1963 год.

Станчо и Анна часто выезжали на природу, благо была машина, на которой умельцы сделали ручное управление. Ездили в Днепропетровск, в Славяногорск, в Болгарию. Ночевали в лесах. Жизнь была такая - ничего не боялись.

- Ты знаешь, мне кажется, что я никогда и не ходил, - признавался он жене.

«Теперь уж точно - всё»

От него исходила потрясающая аура доброты. Внуки, приезжая, ссорились, кто будет возле дедушки сидеть. Ели плохо, но если рядом с ним - умалывали всё. А если спать не хотели, положишь рядом, он что-то помурлычет-побаюкает - и уже сопят.

А в 1986 году у него случился некроз. «Чертов болгар! Ну сколько тебе говорить - не езди за тридевять земель, сиди дома», - ругался лечащий врач, срезая омертвевшие ткани.

«Скорей сюда!» - закричал однажды медик Анне. Та шла в слезах. Думала, внутренне обмирая: «Это конец...». А врач вскочил, глаза горят: «Чего ты плачешь? Радуйся - некроз прекратился!».

А осенью 1995-го стали разлагаться почки. У меньшей дочки 30 сентября - день рождения. Станчо стало очень плохо 29-го. Анна упала на колени рядом, схватила руку и взмолилась: «Не умирай, миленький! Не умирай... Не делай дочкин праздник навсегда черным днем». И он продержался до третьего октября. Последними словами было: «Звездочка моя, два раза я выкарабкался, больше не смогу. Теперь уж точно - всё».

Предлагали сделать уколы, от которых уснет, но Станчо отказался: «Я хочу до последнего видеть этот мир».

Они прожили в любви и согласии 37 лет.

«Обичам»

Алла и Галина бережно передавали друг другу именные позолоченные часы «Ракета», которые Станчо получил в день рождения Георгия Димитрова еще в 1973-м, носил их до самой смерти, а Анна -  до сих пор.

На 11-м блочке, в Димитрове, сошли вместе, хоть Алле с Галиной нужно было дальше. Заехали к Синигеровой, сложили покупки и - на кладбище.

У памятника, где с одной стороны - портрет Станчо, а с другой - горы и цветы, и допили пластиковую бутылку. Как водится, не чокаясь.

- А что это?  Необычные такие, - провела шершавой ладонью по граниту Галина.

- Сусам. Редкий горный цветок, растущий в Болгарии. Он очень нравился Станчо, - тихо объясняла Анна. - Собирал его еще в детстве. А вот этот, - и она вынула из кармана пакет с засушенным сусамом, - я сорвала по просьбе мужа, когда мы в последний раз вместе были на его родине.

- Бедная ты, бедная, - погладила ее по голове Алла. - Это ж надо, такая любовь-мука тебе выпала. Бедная…

- Глупая, - улыбнулась сквозь слезы Синигерова. - Он оставил мне самые счастливые воспоминания и двух дочек. А теперь у меня еще четверо внуков и правнук. Так что я - сказочно богата.

И она поцеловала черные глаза Станчо, шепнув ему: «Обичам», По-долгарски - «люблю».