Мне хочется, чтобы ты хоть вполовину так же скучала обо мне, как я… О тебе… Чтобы эта змейка, обвившаяся вокруг моего сердца, ослабила хватку... Но нет. Она сдавливает и сдавливает. Как анаконда. Кажется, сердце не выдержит. Не должно выдержать! Ведь уже и камень превратился бы в пыль-порох от такого нажима. А оно ничего. Бьётся… Живучее, глупое сердце.

Геологиня

Кой чёрт занёс меня в геологи, до сих пор не пойму. Во всей этой полезно-ископаемой тарабарщине я не разбирался никогда. Географичка в школе даже учебником в меня как-то запустила, когда я, стоя у карты, закрывшей почти всю доску, мучительно долго искал Уральские горы в районе Кордильер. Это нынешнее поколение сняло бы тот инцидент на мобильники, и училку, скорее всего, попёрли бы из школы или раскрутили на «бабки». А тогда чего? Все поржали, а я, почёсывая шишку, угрюмо шмякнулся за парту, проявляя чудеса сдержанности. Мат-то рвался наружу.

Знай Галина Петровна, что я после школы двину в горно-геологический Донецкого политеха, она бы совершила самоубийство указкой на месте. Но она не знала… Да и я до последнего мыкался. С моим «багажом знаний» путь был один - в армию. А туда ну о-о-очень не хотелось.

Выручил дядька, бывший на том самом факультете не последней фигурой. Так что поступил я без проблем. Чего не скажешь об учёбе. Худо-бедно отваландал первый курс. И услали нас на практику аж в Алтайский край. Там-то я и встретил её. Тебя…

Ах, золотое «совковое» время! Время, когда все мы были друг другу братья и сёстры, а не, как сейчас - волки. Впрочем, это ведь было ещё и время моей юности. Поры, когда всё казалось таким простым, любые горы были по плечу (правда, не спрашивайте меня об их составе), а небо таким близким…

С девчонками из Киевского университета мы познакомились уже на месте, в палаточном городке. Подобрались они, что трио «ВИА Гра» - рыженькая, беленькая и тёмненька. Последняя - ты. Формами, конечно, студенткам геофака было далеко до сексапильных как бы певиц. Но энергетикой они бы уделали любой состав знаменитой группы.

Рыжая, как осенний костёр, Танька, была и по характеру такая же. Огонь-девка. Едва завидев нас, отложила в сторону недочищенную картофелину, пыхнула чернющими глазами и выдала: «Кончай пахать, девчата! Смена караула». И ведь, действительно, усадила нас, уставших с дороги, толком не осмотревшихся, заканчивать приготовление ужина.

Невзрачная светленькая Верочка мне сначала показалась тихим омутом. Но какие же черти из неё лезли, когда они с Танькой сцепились из-за Макса! Впрочем, это их история, не моя… Моя - это ты. Ирочка. Иришка. Милая Искорка с изумрудными глазами. Дико целеустремлённая, заточенная на работу, знающая, кажется, подноготную всех минералов на свете. Настоящая геологиня. Дочь профессорши и доктора наук. Яблочко, упавшее недалеко от яблони. И каким-то чудом оказавшееся у меня в руках.

Таз на медной горе

В тот день, когда это случилось, мы выехали на практику-разведку в какую-то Тьмутаракань. Машина шла по грунтовке, трясло неимоверно. И так же неимоверно было весело нам, набившимся в кузов. Человек десять студентов, у которых бурлит молодая кровь - это вам ещё тот химсостав. Мы дурачились, обнимались, целовались, в шутку дрались. И горланили песни: «А я еду, а еду за мечтами», «Люди идут по свету, им вроде немного надо» и многие другие.

Вокруг разноцветным ковром расплескались цветы, и когда машина медленно шла в гору, мы, парни, выпрыгивали на ходу, срывали их и забрасывали в кузов. Снова и снова. Мордахи у всех в пылюке от грунтовки. Но довольные до невозможности…

В какой-то момент я, несясь за отдаляющейся машиной с очередной пёстрой охапкой, споткнулся и брякнулся на землю, расплескав вокруг себя цветы. И именно ты, отчаянно заколотив по кабине кулаками, заставила водителя - строгого снаружи, но доброго внутри дядьку - притормозить. Пожалуй, тогда я и влюбился в тебя (хоть сначала тяготел к Таньке). Влюбился просто и безоглядно.

По дороге Макс и Санька во время небольшой остановки надыбали ужиков. Набрали их и вместе с цветами сунули Верочке. Боже, что началось! Она с сиренным воем отшвырнула живой букет в сторону, тот шлёпнулся на колени к питерской дамочке Настеньке, которая, в свою очередь, чуть не кувыркнулась за борт… Дурдомище! А я среди этого гвалта сидел остолбеневшим маяком и светил в твою сторону идиотской улыбкой.

Потом были долгие ковыряния в якобы медной горе. Споры: пойдёт дождь или не пойдёт. И новая череда визгов, когда он таки пошёл. Мы к тому времени оторвались от остальных, взобравшись на одну из мини-вершин. Ты что-то внимательно высматривала, то и дело молниеносно чиркала в блокноте, наполняла походную сумку образцами. Я просто плёлся рядом, нарываясь на короткое: «Сама», когда предлагал перехватить сумку.

Первые капли дождя мы не столько почувствовали, сколько услышали. Они весело грюкали по оцинкованному тазу, невесть откуда взявшемуся в этом месте. Притаившись у невысокой рябины, он был скрыт травой и мхом. Но дождь его нашёл и выдал.

Мы рванули туда, и только успели накрыться этим самым тазом, как хлынуло что было сил. «Тра-та-тат-та-та-а-а-а!» строчили небесные пулемёты по нашему неожиданному «зонту». Но пробить его не могли.

Ты была так рядом, так тепла и желанна, что я не выдержал и ткнулся губами в уголок твоих. И утонул в них и в зелёных глазах, говорящих: «Да».

Взаимообучение

Так всё и закрутилось… Ты учила меня геологии, я тебя - любви. Удивительно, но такая красивая, ты и целоваться-то толком не умела. Не говоря уже обо всём остальном. Как-то мимо тебя прошли свидания в школьную пору, да и студенческую - до поры, до времени.

«Я привыкла, как дедушка Ленин говорил, учиться, учиться и ещё раз учиться, - призналась однажды. - Мне это как-то легче давалось, чем походы в кино да на танцы. Звать, конечно, звали. Порой соглашалась. Но сидения в темноте, глядя на картинки из чужой жизни, или дрыганья под светомузыку никогда не понимала. Ухажёры же, словно чувствуя, что, если полезут целоваться-лапаться, будут потом долго с исцарапанной физиономией ходить, быстренько переориентировались на других. А я и не расстраивалась. Знала, что тот, кто надо, обязательно появится. Пусть позже, чем у других. Зато сразу, без очередной смены состава».

Я так красиво говорить не умел. А про то, сколько было до тебя - не хотел. Не так много, но ведь были же… Кому-то навсегда останусь благодарен - за то хорошее, что происходило между нами. А некоторых и вспоминать тошно. Больше рассказывал про детство. Про отца-алкаша, погибшего на стройке. Маму, пахавшую на трёх работах, чтобы «сделать людьми» меня и младшую сестрёнку Любашку. Про драки район на район, про то, как чуть не покатился по наклонной, когда связался с воровской шайкой Серого. Прожито, вроде, было немного, а рассказов накопилось - книжку можно писать…

Ни с кем и никогда я так много не говорил, как с тобой, Искорка. Мы болтали в дороге, во время еды, работы, засыпая (к тому времени уже практически весь наш практикантский десант разбился на пары). Когда практика закончилась, и нас раскидало по разным городам - по телефону. Письма я писать не умел, не любил, не хотел. Зато каждые выходные мчал в Киев, чтобы хоть немного побыть с любимой. Выматывался жутко, но учиться стал куда лучше. Сам не знаю, откуда силы брались, однако мне теперь нужно было соответствовать…

Предки твои оказались золотыми людьми. Приняли меня, как родного. Похоже, у них камень с сердец упал, когда узнали, что Ирочка, наконец, с кем-то встречается. Были они уже в годах, очень хотели внуков. Что в материальном положении имелся у нас значительный разрыв, их нисколько не смущало. «Когда мы с Людмилой Яковлевой встречаться начали, я всё своё богатство - две пары брюк, три рубашки да четыре книжки - мог в чемодан уместить», - улыбался Антон Павлович. Людмила Яковлевна кивала, подливая чай со смородиновыми веточками.

А потом появился Он…

Наша с Антоном Павловичем тайна

Самое поганое, что Он оказался вовсе не каким-нибудь негодяем. Будь так, я имел бы полное право пойти на таран. И уж поверьте, пошёл бы. Драться я умел. За любовь - тем более.

Но Он был насквозь положительным персонажем. Молодой хирург с золотыми руками, спасший в свои без малого 30 уже немало жизней. Симпатичный, но не слащавый. Уверенный в себе, но не бахвалящийся. Состоятельный - как материально, так и интеллектуально. Любящий тебя. И, что ещё важнее, любимый тобою.

Сначала то и дело скользило его имя. Ах, Серёжа такой молодец - прооперировал бабушку, хоть никто из более опытных не брался! Ах, он, оказывается, тоже любит классическую музыку! Ах, пригласил всё ваше семейство к себе на дачу на выходные. Так что ты, наверное, на следующие не приезжай…

Вот так Он со временем и встал между нами. А потом - рядом с тобой. В том числе на вышитом рушнике да под марш Мендельсона.

Мы расстались как-то скомкано, не красиво. Ты выскользнула на лестничную площадку, погладила меня по щеке, шепнула, пряча глаза: «Прости, я люблю другого. Не приезжай больше». И, не дав опомниться от такого апперкота, прикрыла дверь… Очухавшись, я начал дубасить её ногами и руками, крича, как оглашенный: «Искорка, открой!». Сперва открыл, матерясь сосед. Потом и Антон Павлович. Мой несостоявшийся тесть успокоил соседа, грозившего милицией. И меня, готового уже таранить дверь головой. Просто похлопал по плечу, вздохнул и тихонько сказал: «Если любишь её, отпусти… Ей с ним будет хорошо».

И я отпустил… Выдвинув условие, хоть никакого права на это не имел. Спасибо ему, понял. И принял. И выполнял, пока мог…

С той поры прошло уже много лет. Я женат вторым браком. Есть двое детей - от первого. И есть Тайна, которую знали только я да тёзка Чехова. До конца жизни он подробно писал мне о тебе, высылая раз в полгода фото. Первое - свадебное. Последнее - где ты, муж и ваша 15-летняя дочь отдыхаете в Таиланде. Девочка светленькая, больше похожа на отца. И глаза у неё синие. А в твоих, бесконечно зелёных, пляшут искорки любви. Не ко мне.

Этот тайный архив я перебираю всё реже. Потому что это - больно... Мне хочется, чтобы ты хоть вполовину также скучала о том, что было, как я. Но ты научилась жить настоящим. А я - нет…