- Не ко времени, не ко времени! - пробасил батюшка, когда я выпустил на него, окунувшего меня в купель, желтую струйку. Далее меня принял на руки крестный. Партийный, пришедший сюда втайне от собратьев по билету... Неловко прижал к груди, оттопыривая локти, и заглянул в распахнутые на весь мир глаза. Я продолжал кричать,но где-то внутри уже улыбался. Потому что выглядел он даже более испуганным, чем я.

Удар летающей лодки

Первое осознанное воспоминание (церковь я помню на каком-то ином уровне), связанное с дядей Колей, братом моего отца и моим крестным, относится к маминому 25-летию. Мне тогда не было и трех, но, шустрый и любопытный, я создавал иллюзию целого отряда маленьких чертенят, которые в самый неподходящий момент бросаются под ноги, толкают под руку, в общем, максимально усложняют передвижение взрослых. Которые, готовя юбилейный стол, передвигались, груженые бутылками, тарелками, бокалами и прочими легко бьющимися вещами. Так что меня, от греха подальше, спровадили под присмотром крестного - погулять.

Стоял щедрый на тепло август. Мы с двоюродной сестрой Алкой ели разные вкуснятинки, бросали камешки в ставок, а потом дядя повел нас в парк, где имелись незатейливые аттракционы. Прокатившись два раза на маленьком паровозике, чухающем, как черепаха, я понял, что мне это неинтересно. И стал просится на лодочки. Они взмывали в небо, как крылатые качели, песня о которых была очень популярна тем летом. Я, стоящий на земле, даже приседал вместе с теми, кто толкал лодочку то с одной, то с другой стороны, ускоряя ее, висящую на железных прутах, всё быстрее, быстрее... Но мечта моя разбилась, как ваза, которую уронила мама, увидев наше возвращение.

- Мал ты еще, Андрюшка, - потрепал меня крестный по белесым волосам. - Пойдем-ка лучше на детскую карусель.

- Я лучше побегаю, - уныло чирикнул я.

- Бегай, конечно! Когда ж тебе еще бегать, как не теперь, - не чувствуя подвоха, дал он добро.

Тут у Аллы мороженное, пепси-кола и сладкая вата стали проситься обратно, так что крестный отвлекся. А я побежал. Но не просто по дорожкам парка или лужайке с песочницей, где возилась детвора моего возраста. Полет мысли у меня уже тогда был - масштабным. Ведь интересно же - промчаться между двумя раскачивающимися лодочками... Метеором мелькнув мимо сонной контролерши, я оказался на территории аттракциона. На миг замер, давая рассекающей воздух ближней лодке пойти на удаление - и рванул вперед. Как раз под надвигающуюся громаду второй...

Он нес меня на руках до самой больницы. Плакал, кусая кулак и стуча другим по стене, пока делали операцию... Алла, мышонком забившись в кресло для посетителей, сидела тише воды, ниже травы.

У меня оказался перелом правой ключицы и сильное рассечение чуть ниже левой брови. «Он еще легко отделался. Пару сантиметров ниже - был бы без глаза, чуть в сторону, где висок - и всё», - утешал крестного врач. Тот кивал, кивал, но вряд ли что-то слышал.

Когда наша процессия показалась во дворе, мама как раз шла с вазой, занятой у соседки под роскошь надаренных букетов. Ее крик слился со звоном выскользнувшего из рук хрусталя.

Всегда - рядом

То был единственный промах, который допустил в отношении меня дядя Коля. Далее, хоть виделись мы редко - я жил на Донетчине, он в Запорожской области, - крестный всегда оказывался рядом именно тогда, когда было надо. Словно стал моим ангелом-хранителем.

В пять лет меня опять чуть не убили качели. Мы с соседским дружбаном Ванькой, дурачась, раскачивались в дедовом дворе - он на одной доске, я на - другой. Показывая, как умею кататься без рук, я соскользнул на землю, кувырнулся и только стал поднимать голову, как кто-то метнулся ко мне, повалил и принял на себя удар возвращающейся Ванькиной доски с набитой на «морде» железной накладкой. Дед строил на совесть. Пацану такая штука снесла бы полчерепа на раз-два. Тридцатилетнему дяде Коле, гостившему у родителей, раздробила плечо.

«Дают - бери, бьют - беги!» - шутливо хмурил он брови, тыцькая мне втайне от предков очередной денежный презент. Впрочем, потом уточнил, что это просто присказка и бежать - удел трусов. «Надо уметь дать бой любому, будь он хоть намного старше и сильнее, чем ты», - говорил крестный. И учил - как. Приемы, показанные им, здорово пригодились мне позже, когда пришлось махаться на улицах нашего шахтерского городка. Но куда больше - привитое им умение «варить котелком», находить дипломатический выход из грозящей взорваться ситуации. Отец почему-то этому не учил: то ли очень уставал на шахте, то ли считал, что до всего должен доходить сам.

Крестный вытаскивал меня из-под колес машин, из пожара, который я умудрился затеять, проверяя на воспламеняемость тюлевые занавеси, даже из бассейна. В восемь лет я всё еще не умел плавать. Занимался в родном димитровском Дворце спорта у стервозной тетки, которая больше молотила железным шестом по воде, чем учила на ней держаться. В какой-то момент у меня, обычно намертво цепляющегося за пенопластовую дощечку, она выпрыгнула из рук. Я отчаянно барахтался, но от страха даже выкрикнуть ничего не мог. А «наставница» о чем-то увлеченно болтала с баскетбольным тренером, приведшим на «покупку» своих ребят. Опускаясь на дно, я увидел, как со второго этажа что-то сорвалось в моем направлении.

Дядя Коля потом рассказывал, что был в Димитрове проездом (он занимал ответственный пост на токмакском заводе и часто гонял по командировкам), заскочил к моим и, узнав, что я на тренировке, поспешил в бассейн. Увидиться, перекинуться парой слов. Когда понял, что тону, сиганул вниз как был: в пальто и шапке.

Спас свадьбу и выпросил мальчика

- Андрюшка женится! Андрюшка женится! - оглашал крестный, ряженый невестой, окрестности поселочка, где мы с Олюшкой гуляли свадьбу. Славно гуляли. Душевно. Правда, в первый день всё могло и закончиться.

Когда я увидел за свадебным столом Яну, свою первую - и разделенную! - школьную любовь, внутри тренькнула струна, которая, мне думалось, давно оборвалась. Мы встречались два года, зашли намного дальше поцелуев, даже заговаривали о свадьбе. Но накануне выпускного я застукал ее, лижущуюся с красавчиком-Мишкой из параллельного. Скандальнул, настучал сопернику по лицу, обозвал Янку бранным словом... На выпускной не пошел. Укатил в Донецк - готовится к поступлению. Она звонила, писала, стерегла у калитки, узнав у родителей, когда приеду. Но я был непреклонен: любовь прошла, завяли помидоры, усохли огурцы и всё такое...

С тех пор прошло четыре года. Я встретил Олю, а с ней - всё самое лучшее на свете. И поэтому очень удивился, когда в душе что-то отозвалось на Яну.

- Кто ее пригласил? - наскочил я на мать, мечущуюся между летней кухней и раскинувшимися во дворе столами.

- Кого? - не поняла она.

- Я-ну, - процедил я.

- Ах, Яночку! Ты, конечно. По крайней мере, она так сказала. Разве нет? - всплеснула мама руками. - Ну, не выгонять же...

Янка поймала меня, когда уже вечерело. Я заскочил в дом цапнуть тапки (Ольчу замучили туфельки, так что решили под столом устроить перемену обуви, тем более кража и выкуп уже состоялись), как вдруг одноклассница выпорхнула из кладовки, схватила за карман пиджака и рванула на себя. Спасая карман, засеменил за ней. Дверь захлопнулась, я уперся в нее спиной, а Янка - в меня своими упругими грудями. Даже в темное видел, как сверкают ее синие глазища. «Просто один поцелуй. Прощальный. А то мы так и не успели», - прошептала она. И придвинулась еще ближе, хоть, вроде, было некуда.

- Андрей, ты там!? - грохнуло вдруг над самым ухом.

Янка отпрянула и зашипела, будто кошка. Крестный распахнул дверь, махнул мне головой - катись, дескать, а сам шагнул к моей бывшей. Уж не знаю, что он там сказал, но через пару минут ее и след простыл.

На второй день она не появилась. Так что не видела, как мы ходили по улицам города с гармонью и ряжеными, одним из которых был дядя Коля в «фате» из близняшки когда-то сожженной мной занавески.

...Семь лет спустя мы с женой, оставив четырехлетнюю дочь на попечении ее родителей, приехали на 50 «годиков» крестного. Когда шли к нему домой после бурного отмечания в кафе, он вдруг забежал вперед нас и бухнулся на колени прямо в мартовскую лужу. «Андрюшка, - попросил, - родите с Олечкой сына! А то у меня - дочки, тетя твоя - другой фамилии. Кто ж будет род наш продолжать?». И мы с женой, не планировавшие второго ребенка (уж больно тяжело дался первый), именно тогда стали задумываться. А там и предпринимать конкретные действия. И у нас появился Санька...

Потеря и обретение

Он выл голодным волком, то и дело бросался на нас и кусал зубами из снежной соли. Студил своим холодным дыханием слезы, которые запекались на щеках коркой, а если и падали, то долетали до земли уже льдинками. Казалось, сам этот февральский ветер плачет и беснуется не по прихоти погоды, а потому что в промерзшую яму опускают гроб с моим крестным.

Рак обглодал его, 55-летнего до неузнаваемости. Когда я примчался в убитый горем дом, вместо солидного мужика «за сто кг» в гробике лежал скелетик, обтянутый кожей. Время словно помчалось вскачь, состарив дядю за четыре месяца на сорок лет. Черными тенями мелькали по комнатам его жена и дочери, съевшие немеряное количество успокоительного, которое, однако, ничуть не успокаивало. Господи, как они голосили! «Бедные вы мои, бедные», - прижимал я их мокрые лица к себе. И проклинал всё на свете, что не могу выцедить и слезинки. Глаза словно высушило. А на плечи ощутимо лег груз беды. И если так тяжело было мне, каково же пришлось тем, кто жил с ним бок о бок, купаясь в лучах его доброты?

Слезы полились позже. Сами собой. Смешиваясь на ковре с теми, что упали задолго до них.

Его, занимавшего в последнее время солидный пост в горсовете, хоронили при огромном стечении народа. Говорили торжественно-скорбные слова, зачитывали телеграмму с соболезнованием от областного начальства. Вышел с прощальным словом и я, признавшись, перекрикивая ветер, что потерял в его лице сразу троих человек - дядю, крестного и друга. И призывая заполнить дыры в наших сердцах, образовавшиеся с его уходом, добрыми делами. Ему бы это понравилось.

А потом по крышке гроба застучали комья мерзлой земли. Страшнее звука я еще не слышал. И вдруг мне почудился его голос, шелестнувший даже не у уха, а где то внутри меня: «Жизнь не заканчивается».

Вскоре приятель, с которым мы в студенческие годы делили одну комнату общаги, а после окончания университета пересеклись лишь пару раз, доверил мне часть своей жизни. Держа на руках его спокойного, в отличие от меня, мальца, я заглянул в настороженные глазенки и пообещал им, что стану самым лучшим крестным-хранителем...