Двадцать лет назад жители Крыма на референдуме высказались за восстановление автономии полуострова. Уже 12 февраля 1991 года Верховный Совет УССР дал на это «добро». С тех пор 20 января отмечается День Автономной Республики Крым. Но ни о чем подобном не было бы и речи, если бы во время Великой Оте­чественной войны наши деды-прадеды не вышибли с территории СССР немецко-фашистских оккупантов. Одним из освободителей Крыма был дончанин Вилин Череванченко. Ветерану идет 87-й год, но он, имеющий много наград, в том числе медали «За оборону Кавказа» и «За освобождение Варшавы», а также орден Красной Звезды за освобождение Севастополя, прекрасно помнит не только перипетии войны, но и голодные тридцатые годы.

Голод забрал двух братьев и пять племянников

Необычное имя он получил благодаря отцу, опытному большевику, позже ставшему одним из 25-тысячников, организующих колхозы. Мальчонку, рожденного в 1924-м, в год смерти вождя революции, планировали назвать в честь Владимира (В) Ильича (И) Ленина (ЛЕН). Но когда заполняли документы, произошла ошибка. И Вилен превратился в Вилина. Причем его не крестили, а, как он говорит, «октябрили», нарекая под красным знаменем прямо на руднике Володарского (теперешняя Луганская область), где тогда проживала семья.

- Нас у бати с мамой была целая орава, - вспоминает Вилин Игнатьевич. - Аж одиннадцать человек. Я - восьмой. В 1925-м переехали в Донецк, тогда Юзовку. Папка работал токарем на металлургическом заводе, был ярый общественник. Даже убийства расследовал. Мама с нами сидела. Вскоре партия послала отца на Кубань, в станицу Тихорецкую секретарем губкома. Позже - на Беломорканал. С семьей он почти не жил. Приехал, детей «сделал» - и опять на партийное задание. Потом осел в Риге. Крепенький был! Даже в старости так ходил, что не каждый молодой догнать мог.

Во время страшного голода тридцатых годов Череванченко потерял двух братьев и пять племянников.

- Младший, Ванюшка, умер таким маленьким, что его похоронили в коробке для посылок, - утирает он слезу. - Питались мы тем, что добыть могли. Крали свиной корм, картофельные очистки, зерно. Приносили всё маме, сваливали в одну кучу. И варила она в огромном чане похлебку… А как-то пошли получать паек по карточкам. Давали 200 граммов хлеба и пряники. Мама и нас - шестеро огольцов. В очереди толкотня, драка. И у мамы вытащили карточку. Как увидела она, что той нет, так сразу в обморок и упала. Люди тогда по чуть-чуть собрали ей еды, поделились. А восстановили карточку лишь месяца через два.

Впрочем, с детством у него связаны не только грустные воспоминания. Дом в Ленинском районе на улице Вьетнамской, где сейчас живет ветеран, был построен еще при Юзе. И служил в свое время клубом.

- Библиотека имелась, кинозал, спортзал. А там, где у нас нынче двор, - танцплощадка. Нас, пацанов, в кино и на танцульки, конечно, не пускали. Так мы однажды, осерчав, пошли к Бахмутке, наловили лягушек - целый мешок! - и устроили «диверсию», - улыбается пенсионер. - «Ну, Вилька, вшпарь им!» - науськивают меня, малого, старшие ребята. Подсадили на забор, огораживающий танцплощадку. Сыпанул я лягушек прямо в толпу  и - тикать! А за спиной такой крик-визг поднялся, передать невозможно. Дала потом мамка чертей за эту проказу. Голову меж ног своих зажала - и всыпала по первое число…

Потерял бронепоезд, но спас линкор

Школу он бросил с шестого класса. И характер был неспокойный, и с обувью - проблемы.

- Жили по принципу: «Кто первый встал, того и тапки!» - смеется Вилин Игнатьевич. - Занялся я голубями. Разводил, продавал. Как-то после очередного посещения голубиного базара, который был недалече от нынешнего Южного автовокзала, встретились знакомые ребята и рассказали, что поступили на фабрично-заводское обучение. Загорелся и я. Да только такого малолетку, даже толком писать не умеющего, брать не захотели. Спасибо, помог Сергей, старший брат. Поручился за меня.

Таким он был 28 сентября 1944 года.

Через полгода новоявленный электронамотчик Вилин Череванченко в компании еще более ста человек был направлен на Запорожский паровозоремонтный завод. В выходные на товарняк - и домой. Отдаст маме денежки, поест-поспит - и назад.

- А однажды ночью взвыла сирена. Жили мы в общежитии прямо при заводе. Выскочили на улицу, а там - паника. Люди бегут, плачут, кричат. Так пришла война, - хмурится ветеран.

Он помогал эвакуировать завод. Сидит как-то, навешивает бирочки - где правая фаза, где левая - на проволочки. Вдруг вметается кто-то из слесарей: «Вилька, тебя в партком вызывают!». Там его, 17-летнего комсорга, ошарашили: «Быть тебе, Череванченко, комиссаром бронепоезда, который направляют на Одессу».

- Вооружили маузером в деревянном футляре, мегафоном. Командиром назначили младшего лейтенанта Владимира Стротта из Москвы, - вспоминает дончанин. - А бронепоезд - одно название. Броня-то имеется, а из оружия - лишь чуток противопехотных орудий да 20 винтовок на 130 человек.

На высокой насыпи поймала их вражеская авиация. Расколотили пути впереди и позади. И стали расстреливать застрявшую махину. «Комиссар, что будем делать?» - орет в свой мегафон Стротт. А у растерявшегося Вилина выхватывает «матюгальник» здоровенный токарь Иван Чуркин, тоже земляк, донецкий, и выдает: «Спасайся, кто как может!». Кто успел - сыпанули вниз кувырком с 40-метровой насыпи. Остальные, в том числе командир, так и полегли в беззащитном бронепоезде.

- Спрятались мы в какой-то огромной трубе, потом километров тридцать топали лесом… До Одессы добирались уже попутными составами, - продолжает Череванченко. - Пришли в военком, рассказали о своей беде. Там же, у печки, чуть перекусив, попадали спать. А ночью меня растолкали: «Ты, говорят, в двигателях разбираешься? Иди, спасай линкор «Парижская коммуна». Поломка там какая-то».

Справился он. Как очутился на трехпалубном корабле, так и проплавал на нем девять месяцев, почти не вылезая из машинного отделения. А потом оказался на Кавказе, где стал артиллеристом-наводчиком 508-го отдельного Краснознаменного (позже - севастопольского) дивизиона РГК (резерв главнокомандования). Там же был ранен - правую ногу посекло осколками. Шрамы видны до сих пор.

«Как жахнули! Больше он не вякал…»

С боями наш земляк прошел по Кубани, через Сиваш, Керчь. В Симферополь дивизион прибыл к Пасхе. Солдат встречали крашенками, цветами, вином.

А в мае 1944-го Череванченко вместе с тысячами других героев штурмовал Сапун-гору под Севастополем, где противник создал полосу обороны, состоявшую из десятков дотов и дзотов, нескольких ярусов траншей, многочисленных пулеметных и артиллерийских огневых точек.

- Мы подошли туда пятого мая. Вся гора ощетинилась немецкими самоходными орудиями «Фердинанд». Ох и лупили они по нам, ох и лупили! - качает головой Вилин Игнатьевич. - Но и мы в долгу не оставались. Для меня весь бой сужался до оптического прицела, так что особо красочно описать ничего не могу. Но точно помню, как выехал один особо вредный «Фердинанд», и поймал я его. Как жахнули! Больше он не вякал…

Седьмого мая в ходе девятичасового боя наши взяли Сапун-гору. Севастополь же освободили девятого - за год до капитуляции фашистской Германии.

Но до этого еще было так далеко… Наш земляк сносил башни вражеским танкам неподалеку от теперешнего Калининграда, форсировал Одер, освобождал Варшаву. «По-глупому в польской столице наши ребята погибли: забрались на пивоваренный завод, да и утонули в чанах с пенным напитком», - вздыхает ветеран.

Войну закончил в Германии. К тому времени на его 85-миллиметровом зенитном орудии было 27 звезд, каждая из которых - сбитый самолет, танк или самоходка.

Видел северное сияние

В Германии Череванченко прослужил до 1947 года. Вернувшись в Сталино (Донецк), сперва работал на коксохимзаводе, потом четверть века - подземным электрослесарем в шахтах «Центрально-заводской» и им. Калинина. Умудрился два года пропахать на одном из рудников Шпицбергена (самая северная часть Королевства Норвегия) в нынче законсервированном поселке Пирамида. Там у него были травмированы ребра, пришлось даже корсет носить.

- Из-за тамошних вечной мерзлоты и северного сияния у меня волосы посыпались, - проводит он рукой по абсолютно лысой голове.

Став пенсионером, работал электриком на кондитерской фабрике, в пансионате «Красная гвоздика». Опять разводил голубей, потом кролей. Садом занимается и сейчас. Дочь Ирина, которая живет с ним, называет папу «Ослик-огородник». На девятое мая родня собирается у него во дворе, делают шашлыки. А он принимает фронтовые сто граммов, надевает пиджак с наградами и идет на парад или просто прогуляться по городу.

Многие годы Вилина Игнатьевича приглашали в Севастополь. Там, на монументе, установленном на Сапун-горе, выбит и его 508-й дивизион. Но сейчас здоровье не позволяет ездить так далеко.

Он любит смотреть футбол, играть с верным дворнягой Дружком. И мечтает, чтобы богатое наследство - сын, дочь, четверо внуков и три правнучки пополнилось еще правнуком.

Колготы цвета знамени для Дуси

Приехав однажды, уже после войны, на побывку (дали 20 суток отпуска за то, что успешно играл в футбол), он встретил свою любовь.

- Гулял по улице с сестрой и вдруг та кричит: «Дуся!». А это соседская дивчина, Евдокия, вернулась из Германии, куда была угнана. Бросила она чемодан, обнялась с моей сестрой. Так и познакомились.

Симпатичный ефрейтор запал Евдокии в сердце. Чтобы и он ее рассмотрел, то и дело бегала к Череванченко. Вроде как за нитками…

Демобилизовавшись, он привез ей подарок - красные, как знамя, колготы. Вскоре они поженились. В 1949-м появился первенец Александр, позже - дочь Ира.

Евдокия Георгиевна и Вилин Игнатьевич прожили вместе до самой ее смерти…